Голос
Шрифт:
В квартире вкусно пахло: тётя Наташа опять напекла пирожков. Шумел пылесос, урчала стиральная машина.
– Осторожно, пол мокрый!
– Да я уж поняла, тёть Наташ. Уже поскользнулась, – усмехнулась Дана.
– Тихонько там, не расшибись!
– Порядок, тёть Наташ. Спасибо вам.
Прогулка её взбодрила, ноющая боль в пояснице прошла. Сидячая работа, чтоб её накрыло, перевернуло и сплющило!.. Тётя Наташа, закончив домашние хлопоты, засобиралась. Дана предложила ей чаю перед уходом, и та не
– Это можно. Это мы с удовольствием.
Пирожки оказались с картошкой и грибами. Ещё тётя Наташа принесла абрикосовое варенье и тыкву со своей дачи.
– Я потом приду, пирог из неё тебе испеку. Пусть пока лежит.
– Спасибо, тёть Наташ...
Ей только и оставалось, что говорить «спасибо» – бессчётное число раз. Деньги добрая женщина брать отказывалась, хотя Дана могла заплатить. Заработка ей хватало.
– Ладно, моя хорошая, спасибо за чай. Пойду я. Береги себя тут.
– И вы себя берегите, тёть Наташ. До свиданья... Спасибо вам ещё раз.
Запищало напоминание: «Физкультминутка». Встав из-за компьютера, Дана включила музыку, подвигалась в быстром темпе: бег на месте, наклоны, махи руками и ногами, повороты туловища. Нужно было разогнать кровь и размять затёкшую спину. В приоткрытую балконную дверь веяло свежестью, в воздухе пахло дождём.
Вечер осенней дымкой обнимал фигуру в свободных джинсах и массивных ботинках. Звякнули ключи, ложась на своё постоянное место на полочке в прихожей; куртка соскользнула с худощавых плеч, обтянутых облегающим джемпером. Струя воды зажурчала в ванной, а на плите шумел чайник.
– Привет, Леночка. Что-то я вчера в зале перестаралась, квадрицепсы болят жутко.
– Ну, зато стресс сняла.
– Это точно.
– А вообще говоря, ты слишком много работаешь.
– А что мне ещё остаётся?
– Сходи с Машей куда-нибудь.
– В смысле?
– Ну, погуляйте... В кафе посидите. Тебе надо развеяться.
– Лен, ей шестнадцать лет. И она – моя ученица.
– Да я ни на что не намекаю, если ты о том самом. Но она уже больше, чем ученица, разве ты не чувствуешь? Думаю, ты уже можешь считать её другом. Она не откажет, вот увидишь.
– Думаешь, стоит?
– Тебе надо общаться с живыми людьми. Вылезай из своей берлоги не только в спортзал, в парикмахерскую, к зубному и на прогулку во двор. Не замыкайся в себе.
– Лен...
– Тебе нужен живой человек. Глоток нормального общения. Давай, пригласи её. Всё будет хорошо.
Они вышли из кинотеатра под мелкий дождик. Дана подняла капюшон куртки, а Маша открыла предусмотрительно захваченный с собой зонт, взяла её под руку, и они медленно пошли по сырому асфальту.
– Странно, да? – усмехнулась Дана.
– Что – странно? – Машина тонкая рука шевельнулась, перехватила руку Даны поудобнее.
– То, что мы пошли именно в кино.
– Ну... Тебе так захотелось. А я не против. – В голосе Маши слышалась
Они зашли в кафе, выпили по чашке кофе с пирожным. Соединили прогулку с уроком – говорили по-немецки. Когда Маша не знала, что сказать, она принималась читать детские стишки, причём с таким драматическим выражением, будто это был монолог Фауста. У Даны от смеха уже болели все лицевые мышцы.
– Нас народ за иностранок принимает, – хихикнула Маша.
Она пошла ещё дальше: изображая акцент, спрашивала у прохожих, как пройти в театр, в библиотеку, на вокзал. Когда люди начинали всерьёз объяснять дорогу, Дане оставалось только сдавленно фыркать в сторонке, натягивая капюшон на лицо.
– Лен, можно, я сегодня расклеюсь немножко? Я не очень часто ною и жалуюсь, но сил уже нет.
– Отдохнуть тебе надо, вот что. Перерабатываешь...
– Работа тут ни при чём. Да и если не работать, то чем заниматься? Я же с ума сойду, не зная, куда себя деть. Работа – что-то вроде лекарства и заполнителя времени. И твой голос... Он лечит душу.
– Но это не может продолжаться вечно, Даночка. Ты не сможешь всю жизнь опираться на него, как на костыль. В один прекрасный день ты пойдёшь на своих ногах, без подпорки. Надо жить. Идти дальше.
– Я не могу отпустить этот костыль. Не могу... Не получается.
– А ты попробуй.
– Не могу. Падаю. Боюсь, без костыля мне ещё рано.
Она сорвала наушники и откинулась на спинку кресла. Лена никогда не обижалась, если разговор вот так прерывался. Потом они возобновляли его как ни в чём не бывало – с того места, на котором остановились. Лена всегда всё понимала. И у неё на всё был мудрый, ободряющий и ласковый ответ.
– Дан, можно, я останусь у тебя на ночь?.. Не хочу идти домой.
Сегодня жар-птица была не такая, как всегда. Тихий, усталый голос, пёрышки потускнели, занималась невнимательно, будто её мысли витали где-то далеко.
– Что-то случилось, Маш?
– Давай, я ужин тебе приготовлю.
Загремела посуда, захлопали дверцы шкафчиков, холодильник тоже открывал свои недра: Маша брала то одно, то другое, хлопотала, крутилась на кухне. Шуршала упаковка, стучал нож, звякнул противень для запекания. Запахло варящейся гречкой. Жар-птица притихла у окна; Дана мягко тронула девичьи плечи, тяжёлый узел великолепных густых волос.
– Что такое, пташка? Я могу чем-то помочь?
– Разреши мне просто остаться у тебя. Не могу сейчас отца видеть.
Дана не решалась выпытывать подробности, просто кивнула. Ужин был готов: куриные голени с луком в сметане, гречка с грибами.
– Здорово готовишь, Маш. Вкусно очень... Спасибо.
– Да я всего несколько блюд и умею пока. Самое простенькое.
– Ну, если это для тебя «самое простенькое», то я преклоняюсь. Потому что я даже яичницу могу испортить, хотя куда уж проще...