Голоса времен.
Шрифт:
Кретин и дурак я. И не мне руководить хирургией в госпитале.
"Плохо, Николай Михайлович, очень плохо". Так сказал Бочаров, больше ничего не прибавил.
Только что пришел со вскрытия: умер раненый в голень от газовой гангрены. Просмотрели, не оценили тяжести. Делали разрезы, ждали, а нужно было ампутировать бедро. Возможно, был бы жив.
8. 1942 г. Наступление. Подольск.
Опять пропуск в "Книге записей".
По памяти: Егорьевск закончили благополучно, если не считать
9. 1942 г. Калуга. Кошмар.
23 января после полудня принесли приказ: немедленно переезжать в Калугу. ПЭП прислал машины - два автобуса и полуторку.
С начальником в последнюю неделю случилась беда: он запил. С утра трезвый, смущённый, в обед - весёлый, а вечером - пьяный. Противно. Поэтому собирались без него. Комиссар и Тихомиров командовали погрузкой.
Автобусы большие, но на тяжёлый груз не рассчитаны. В первую очередь взяли хозяйство операционной. Кажется, ещё погрузили белье, одеяла. Чеплюк и часть кухни - на грузовик. Всё остальное - в обоз. Продукты обещали в Калуге дать. Развертываться в зданиях, как в Подольске. Город уже три недели наш, небось, всё есть. Так мы рассуждали в автобусе.
Приехали в Калугу утром 24-го, совершенно замёрзшие.
Длинная вокзальная улица, каменные дома сожжены или взорваны. Людей мало. В стороне от проезжей части - немецкая техника.
Трупы ещё не все убраны - видели несколько, валяются в подворотне, в легких френчах, очень белые лица, и волосы развеваются на ветру. Вот они, "белокурые бестии". Домаршировались! Ищу внутри себя чувства - нет, не жалко.
В центре много целых, но замороженных домов без стекол.
Нам понравился Педагогический институт. Начали ремонтировать, пытались отогреть.
Мы, четверо врачей, обосновались недалеко, в деревянном домике. Чудные русские люди попались. Первые пережившие немцев. Старый учитель естествознания. "В Дерпте вместе с Бурденко кончал". Его жена - помоложе, тоже учительница. Приняли нас, как родных. Вскипятили чай, принесли картофельных лепешек.
Но следующим утром (26 января) приехал начальник ПЭП-а, сказал, что дом мал. Приказал сейчас же принять помещение ЭПа вместе с ранеными.
Мрачное трехэтажное здание бывшей духовной семинарии. Высокие полукруглые окна заделаны фанерой и досками, во многих торчат трубы, из которых валит дым. Солидный подъезд, большие двери и ряд машин с ранеными. Разгружают. Знакомая по Подольску картина: носилки, торчащие из-под шинелей шины Дитерихса, согнутые сидячие фигуры с разрезанными рукавами шинелей и белыми бинтами. Стоны, чертыханья, просьбы.
Заходим. Вестибюль со сводчатым потолком. Темно. Едкий дым, влажный туман. Чуть виднеется свет нескольких коптилок из снарядных гильз. В четыре ряда на полу стоят носилки с ранеными, посредине проход, едва можно разойтись. Холодно. В центре стоит бочка, в которой тлеют сырые дрова, и дым валит через дыру. По обе стороны коридора - классы. Окна в них забиты почти полностью. В каждом - бочка, труба торчит в окно. В некоторых стоят кровати без матрацев, на них носилки. В других - носилки прямо на полу. В третьих - голый пол.
Мечутся фигуры в белых халатах поверх шинелей, в шапках.
– Санитар! Дай каску!
Каску... Немецкие каски вместо подкладных суден. Вон несет санитар сразу две - к двери на улицу - вылить у крыльца.
Разыскали перевязочную. Очень большая комната. Такой же дым, туман, холод. Посредине стоит бочка, труба тянется далеко в окно. Вокруг печки кучи дров, две скамейки. Сидят раненые. Три стола, на них перевязывают одетых. Две сестры устало передвигаются, халаты поверх шинелей, в шапках. Врач в такой же одежде сидит за столиком и заполняет карточки. Тут же стоит автоклав, отгороженный вешалками, на них висят шинели.
Санпропускник есть, но заложен ранеными. Воды нет. Пить разносят в консервных банках.
Второй этаж еще почти пуст. Окна заделаны, бочки поставлены, кое-где топятся. На третьем этаже потолки ниже, печек нет, окна заделывают солдаты из саперного батальона.
Теперь всё ясно. Пошли искать начальство ЭПа. Нашли начмеда. Пожилой, измученный, небритый доктор.
– Мне приказано к 12.00 передать раненых. После полудня начинаем работать на новом месте. Начальник уже там.
Передача состоялась. Доктор просто сказал, что в здании лежит около двухсот раненых, ежедневно они, ЭП - будут давать нам ещё примерно сто.
Эвакуации пока нет, потому что возят на Алексин, а мост взорван и раненых переводят по льду. Дрова можно брать где-то около лесопилки, а воду нужно возить в бочках из реки.
– Засим будьте здоровы! Раненые говорят, что бои тяжелые.
Упрашиваю:
– Вы хотя бы сегодня нам не направляйте новых. Только сегодня.
– Не обещаю. Там у нас, наверное, ещё хуже. Так что... сами понимаете.
Через час они свернули перевязочную и уехали.
Что делать? Ответ ясен: Убирать кал и мочу. Напоить. Согреть. Накормить. Только потом - предусмотреть кровотечение, заметить газовую, чтобы ампутировать, выловить шоковых и попытаться помочь. В последнюю очередь - перевязки и обработка ран для профилактики инфекции и заживления.
Начальник не приехал. Комиссар не знает, не может.
Пришлось мне командовать. Вызвал хозяйственников, старших сестер и аптекаршу.
Оказалось ещё хуже, чем думал. Простыни есть, а подушек нет. Миски есть, ложек нет. Крупы тоже нет. Аптека, не приехала. ("Никогда больше не доверюсь начальству. Никогда! ")
Начпроду приказал накормить. Рябову - организовать приём.
После этого началась работа. То есть ничего радикального и быстрого не совершилось, но дружинниц из соседних домов навербовали, привели, поставили на каждую палату по два человека и обязали обслуживать круглые сутки. Обещали кормить.