Голоса выжженных земель
Шрифт:
– Вы все на Лесопарковой отмороженные?! Одна под изгнание чуть не подвела, вторая – под смертную казнь. Дуры конченные! – Ника трясло. Он захлебывался словами, самые отчаянные и злобные ругательства застревали в горле, мешали дышать.
– Никита! Никита, успокойся! – Ольга схватила его за плечи, оттащила подальше от ванны. – Не кричи, девочка сама призналась, предупредила… Все нормально.
– Будьте вы людьми, – Марика вдруг заговорила уверенно и даже с нахальством в голосе. – Девочка первый раз в жизни принимает настоящую ванну! Дайте человеку кайфануть от души. – но закончила она уже с плаксивыми интонациями: –
Никита несколько секунд ошалело крутил головой, приходя в себя. Вот ведь охреневшая девица!
– Не будь ты букой, – добила его Оля, никогда ранее в сердобольности не замеченная. – Сделай ребенку приятное.
– Сама делай ей приятное. Потри спинку, например! – прорычал вконец обозленный Ник. – Развлекайтесь, жалко, что ли. Хоть детский утренник устройте – с клоунами-мутантами!
– Ушел, – шепотом констатировала Марика.
– Ушел, – согласилась Ольга. – Не обижайся на него, он хороший. Вспыльчивый только и обломы тяжело переживает… Сам, как ребенок, если настроится на что, а оно не получится… Праздника малыш ждал, с девками и весельем.
– Ты странная.
Ольга удивленно взглянула на малолетку.
– Почему?
Марика печально улыбнулась:
– Я же вижу, как ты на него смотришь. Сама без двух дней женщина… Не ревнуешь к такому веселью?
– Все мы со странностями. Ник во всем хочет походить на своего дядю, а тот знатный кобель – породистый, аристократичный, но кобель. Видела бы ты его! По нему вся женская половина станции сохнет, а мужская молча терпит, за прежние и нынешние заслуги (не на любовном фронте, понятно). Мужик мировой, настоящий, таких больше не делают… Но Никита мечтает доказать, что ничем не хуже… Говорят, мальчишки умнеют только к годам пятидесяти, но там уже подстерегает новая напасть: бес-в-ребро.
Обе рассмеялись старой женской истине.
– Ты права, – Ольга присела на край ванны, запустила руку в приятную теплую воду. – Меня на станции чуть ли не сводней считают, причем, придурочной. Поставляю любимому девок всех мастей и калибров… И это очень странно, ты права.
– Все мужики – козлы, а бабы – дуры, – заключила Марика с нескрываемой грустью с голосе. – Извини, что я с возрастом обманула.
– Да проехали…
– Ты не поняла. Мне послезавтра не шестнадцать исполняется. Семнадцать. И своим телом давно распоряжаюсь, как хочу. Я заметила, как ты по «экскурсоводу» сохнешь, ну, и скостила себе годик. Женская солидарность, мать ее так. Раз уж мы все бабы-дуры, то и в дурости своей должны друг друга поддерживать.
Ольга расхохоталась, да так отчаянно, что чуть было не слетела с кромки ванны в воду. Успокаивалась она долго, а потом еще дольше вытирала слезы, брызнувшие из глаз.
– Ну, ты даешь, подруга! Рассказывают, дядя Ника до смерти забил одного педофила, покусившегося на беззащитную сиротку. Ты представляешь, что сейчас творится в голове бедного Никитоса?
Марика выглядела сконфуженной:
– Могу во всем признаться и объяснить, что он просто не привлек меня, как мужчина.
– С ума сошла? С его-то мнительностью! Он уверен, что дяде такого отроду не говорили и никогда не отказывали. Пусть лучше остается педофильская версия, она гуманнее. – Ольга замолчала, но после небольшой паузы спросила: – А он тебе правда не понравился?
– Ага,
Ник сидел за кухонным столом и не очень убедительно делал вид, что читает книгу. Девушка подкралась к нему сзади и нанесла сокрушительный… поцелуй в шею. От неожиданности он вздрогнул всем телом, но коварная нежность уже воплотилась. За ней последовал контрольный удар:
– Ты самый прикольный, Ник-Никита, – Марика прижалась губами к его уху. – Я буду думать о тебе все свое совершеннолетие. И не провожай меня, пожалуйста, побереги девичье сердце.
Негромко хлопнула входная дверь. Странная девчонка ушла.
– Бабы – дуры, – сам того не желая, Ник воспроизвел любимое выражение странной девчонки.
– Охренительный денек у меня выдался! – Ник с силой хлопнул ладонью по воде, брызги полетели Ольге прямо в лицо. Девушка в долгу не осталась, щедро окатив агрессора в ответ. Они вновь находились в ванной, однако на этот раз тет-а-тет.
– Сначала наш магазин пытались обчистить, – начал перечислять юноша. – После я получил бутылкой по яйцам, а это, признаюсь, больно до жуткой жути, и к тому же обидно.
– До обидной обидки, – беззлобно передразнила Ольга. Ник пытался расслышать в ее голосе хоть тень сочувствия, но напрасно – девушка веселилась и сопереживать его мужскому горю вовсе не собиралась.
– Затем я посчитал, что убил костюм…
– А вот это серьезно, – Оля хмыкнула с пониманием: трепетное отношение Никитиного дяди к деловой одежде недалекого прошлого было общеизвестным. – Уж лучше яйца всмятку… Обошлось?
– Если ты про костюм, то обошлось, конечно. Иначе бы давно вскрыл себе вены, прямо здесь, в ванной.
– Фу, как пошло!
– Зато не так больно, как четвертование! – Ник обиженно фыркнул. – И вообще, не перебивай меня, когда я жалуюсь на жестокую судьбу!
– Ну-ну, – девушка обвела взглядом роскошные апартаменты и выразительно постучала по бокам ванны. – Бедняжечка!
Никита пропустил издевку мимо ушей.
– Потом меня чуть было не изнасиловал мутант Винни Пух – мохнатый, и, по заверениям очевидцев, толстожопый. Завершение веселого дня выдалось поистине фееричным – растлительница-малолетка покусилась на мою запоздалую невинность!
Ольга хохотнула:
– Запоздалый девственник – звучит свежо, особенно из уст практикующего развратника во втором поколении!
– Тебе смешно, а я все думаю: меня бы сначала изгнали за связь с ГМО, а потом расстреляли за Марику? Или сначала расстреляли?
Смеялись оба. Потом долго и нежно целовались.
– Ты знаешь, – он ласково куснул ее за ушко. – Может, день и не такой уж дерьмовый…
Ольга прижалась к его щеке, волосами пощекотала лицо. Со вздохом отстранилась, посмотрела на него. Нехороший у нее был взгляд, слишком печальный, слишком… Ник вновь не смог расшифровать того, что скрывалось в темных, наполненных влагой глазах.