Голоса выжженных земель
Шрифт:
– Древний черный юмор?
Володя едва заметно кивнул:
– Раньше его висельным называли. Но «древний» тоже неплохо звучит.
– Мы не выдержим восемь часов… Нужно выбраться наружу.
– Не очень разумное решение – там мы будем, как слепые котята, совершенно беззащитны. Любой мутант с удовольствием заколбасит неспособного к сопротивлению человека. А стоит открыть один глаз, ласковое солнышко тут же выжжет сетчатку. Захочешь оставшимся глазом проверить, что случилось с первым, – минус оставшееся зыркало.
– Не смешно.
– Я
– Может, обвязать голову? Ну, чтоб… – начал Ник, но Володя его перебил:
– На крайний случай, если Карачун совсем одолеет, на пару секунд из машины выскочим, чисто дух перевести. Эту возможность будем иметь в виду. Легче тебе?
Никита с трудом улыбнулся:
– Хоть что-то. Всяко лучше, чем полная безнадега.
– Договариваемся на берегу: у нас есть три выхода, не чаще одного раза в полчаса, каждый выход не длиннее пяти секунд.
– Почему три? Почему полчаса? Почему пять секунд? – изнывающий от нестерпимого жара Никита «врубил» зануду на полную катушку.
Арех выразительно помолчал. Похоже, он считал про себя до некой успокоительной цифры. Затем ровным тоном ответил:
– Свежеиспеченным, извини за каламбур, нудистам местный загар крайне вреден для здоровья. Рак кожи обеспечен через десять секунд, ожог жутко нехорошей степени – через… – Володя потер наморщенный лоб, – короче, тоже весьма шустро. Я не силен в онкологии и ожоговой медицине, как и во всякой прочей эскулапщине, но заслуживающие доверия люди не рекомендовали принимать солнечные ванны.
– «Нудисты» и «эскулапщина»… – Ник больше не спрашивал, просто перечислял непонятности.
– Нудисты – голожопая голодрань, чей гардероб для выхода в свет состоит из одних лишь труселей и противогаза на голое тело.
Про «эскулапщину» коллега по несчастью ничего рассказывать не стал, сразу перейдя к трехразовым спасительным выходам:
– Каждый выход наружу – это серьезный риск, мы можем привлечь совсем ненужное внимание. Потому настоятельно предлагаю количество данных мероприятий сократить до разумного минимума. Волевым усилием, так сказать.
– Садомазо для силы воли?
– Самоограничение для выживания.
– Понятно… – пересохший язык во рту еле ворочался. Беседу оба продолжали, лишь бы хоть как-то скоротать вялое, никуда не спешащее время и отвлечься от тягот температурного режима. – «Не чаще одного раза в полчаса» – тоже из области героического идиотизма?
– Иначе ты будешь скакать туда-сюда, аки горный козел – каждые пять минут.
Тягучий, вязкий разговор под аккомпанемент озверевшего Солнца вымотал обоих. Сил на речь просто не оставалось. Напарники полулежали на своих сиденьях, откинутых назад, и считали сначала минуты, а с приближением полуденного испепеляющего зноя – секунды.
– Дядя Володя, мне выйти надо…
– Не надо! – обрезал Арех. – Нех подходы тратить!
– Подходы?
– Подходы-выходы… Какая, в нашу баню, разница?! Сиди смирно, дыши ровно. Полный ахтунг еще не наступил.
– Разве? Сколько до полудня? По моим подсчетам, часов пять минуло…
– С последнего раза, как ты на часы мои глядел, прошло тринадцать минут и сорок секунд.
Никите захотелось выкрикнуть что-нибудь жутко оскорбительное и непотребное, но губы слиплись, и разлепить их он не смог – не хватило сил.
– Пить! – первые слова, сказанные юношей за последние восемь тысячелетий, – по летоисчислению нудного Ареха равнявшиеся сорока двум минутам.
– Рюкзак… за… сиденьем…
Несколько веков Ник боролся со слабостью, не дававшей ему поднять руки. На его счастье, жажда все-таки сломила сопротивление врага, одержав убедительную победу в маленькой столетней войне.
– Ты… будешь… – для вопросительной интонации не хватило энергии.
Володя раскрыл затуманенные глаза, которые долго пытался сфокусировать на фляге. А сфокусировав, что-то жалобно промычал.
– Как хочешь, – поняв его по-своему, парень попытался убрать воду в рюкзак.
Кажущуюся вялость компаньона сняло как рукой. Выхватив вожделенный сосуд, Арех жадно припал к горлышку.
– Шутник, твою мать! – едва оторвавшись от фляжки, просипел он. – В следующий раз шутилку сломаю…
– Злой ты, дядя Володя…
Злой дядя Володя облизнул пересохшие губы и, как полагается злобным дядям, зло зыркнул на осмелевшего юношу:
– Силы не трать… скоро самая жопа начнется.
Произнеся безрадостное предсказание, он откинулся на своем кресле.
То, что Арех назвал безобидным термином «жопа», в реалии оказалось адом. Самым настоящим. Температура в кабине поднялась до запредельных значений, тело Ника от корней волос на голове до кончиков пальцев на ногах покрылось горячим, резко пахнущим потом, от нестерпимого запаха которого затуманивалось и без того едва цепляющееся за реальность сознание. Даже собственное дыхание обжигало легкие и горло.
Воду они теперь не только пили, но и поливали себя ею. Никита опасался, что при соприкосновении с кожей или волосами живительная влага начнет шипеть и испаряться, но она пока, слава богу, не вскипала, даря недолгое облегчение перегревшемуся в адской парилке туловищу.
– Володя… я… больше не… пошел…
Арех медленно поднял опущенную на грудь голову, направил мутный взгляд на Ника:
– Ссс… ссс… – Сплошное шипение вместо слов. Потом: – Ссстой… глаза…
Голова старшего вновь опустилась, тяжелые веки закрылись.
Ник мысленно поблагодарил товарища. Глаза, конечно! Их следовало беречь. Навалившись всем телом на дверь, он толкнул ее, та не поддалась. Сильнее! Толкнул плечом, уже сползая с кресла. Без результата. Оказавшись на полу, понял, что не сможет подняться.