Голова путешественника. Минута на убийство (сборник)
Шрифт:
– А как насчет других обитателей Плаш-Мидоу?
– Думаю, им всем, включая Торренсов, полезно будет поприсутствовать при физических упражнениях сержанта Бауэра. Вы не можете придумать что-нибудь, чтобы заставить их всех собраться во дворе? Конечно, я не ручаюсь, что все это не окажется ложной тревогой. Шансов на успех маловато, но попробовать стоит. На это есть и еще кое-какие причины, Блаунт, но о них я расскажу вам после того, как сержант Бауэр слазает на каштан.
К тому времени как на колокольне деревенской церквушки пробило одиннадцать, все собрались под каштаном. Выходя из дома вместе с Робертом Ситоном, Найджел заметил Джанет, с пеной у рта спорящую с суперинтендантом. Она посматривала на верхушку дерева, и то, что она говорила, явно очень
– Надеюсь, надолго он нас не задержит, – проронил Роберт Ситон. – Мне хотелось бы поскорее вернуться к работе.
Но Блаунт, похоже, никуда не торопился. Отведя сержанта Бауэра в сторонку, он о чем-то пошептался с ним, потом попросил принести лестницу. Прошло еще какое-то время, пока Лайонел Ситон разыскал садовника, а садовник нашел лестницу и притащил ее к каштану. Если Блаунт задался целью пощекотать нервы честной компании, то, нужно отдать ему должное, ему это вполне удалось. Обитатели Плаш-Мидоу стояли у основания гигантского дерева и переминались с ноги на ногу, не зная, что сказать друг другу и о чем спросить; это было особенно странно, если учесть, что они столько лет прожили вместе. Скорее они походили на совершенно незнакомых людей, которые встретились впервые и только собираются растопить лед, пока еще разделяющий их. Найджелу, стоявшему несколько в стороне от них, казалось, что он присутствует на домашнем торжестве в момент, когда члены семьи и гости, собравшиеся вместе, чтобы сфотографироваться, неловко мнутся, разговаривают и неостроумно шутят, не слушая друг друга, и стараются при этом встать поближе к центру, чтобы получше смотреться на будущем снимке; а хозяин дома все возится с камерой и никак не может найти нужный ракурс.
Стояло свежее, веселое августовское утро; воздух был прозрачен и чист после прошедшей ночью грозы, двор переливался изумрудной зеленью не высохшей еще травы. Пятеро под деревом замерли, увидев наконец приближающегося садовника. Выделяющаяся своей грузной фигурой Джанет Ситон, со сложенными на груди руками и сурово сдвинутыми бровями, вдруг придвинулась поближе к мужу, словно желая защитить его или, наоборот, ища у него защиты. Поэт, стоявший до этого, заложив руки за спину, с совершенно отрешенным видом, теперь взял жену под руку – совершенно естественный, обыденный жест. Лайонел Ситон и Мара Торренс стояли рядом, яркое солнце освещало золотистые кудри молодого человека и темноволосую головку девушки. Только вот лицо Мары было цвета промокшей под дождем газетной бумаги; утреннее солнце безжалостно подчеркивало ее усталый, даже изможденный вид. Лайонел что-то шепнул ей на ухо, и она подняла глаза к его лицу, мгновенно осветившемуся улыбкой благодарности; и отблеск этой улыбки сделал девушку моложе, мягче и привлекательнее. В нескольких футах от них стоял Реннел Торренс, сосредоточенно набивавший трубку табаком. Казалось, он нарочно избегает смотреть на остальных членов семейной группы, полицейских, садовника и старый каштан. Когда он наконец закурил, стало видно, что руки у него трясутся. Недовольно выпятив толстую нижнюю губу, Реннел посмотрел сквозь трубочный дым на Найджела, потом демонстративно перевел взгляд на часы, передернул плечами и переступил с ноги на ногу.
Лайонел пошел навстречу садовнику, чтобы помочь ему установить лестницу. Он был оживлен и держался уверенно.
Потом опять произошла заминка, Блаунт решил снова побеседовать со своим подчиненным.
– Нас что, тут все утро будут держать? – не выдержал наконец Реннел Торренс; вопрос был задан таким сварливым тоном, что прозвучал почти риторически, тем более что не был обращен ни к кому конкретно.
– Пожалуйста, отойдите все немного назад, – вежливо попросил Блаунт, и у Найджела снова возникло впечатление, что перед ним небольшое семейство, вышедшее во двор, чтобы сфотографироваться по поводу какого-то знаменательного события.
Плаш-Мидоу наблюдал за происходящим всеми своими окнами; он держался холодно, отстраненно, как только и можно было ожидать от дома, который
И вот наконец сержант Бауэр подошел к лестнице, не торопясь взобрался по перекладинам и скрылся в кроне дерева.
– Нас что, собрали сюда, чтобы понаблюдать, как какой-то фараон лазает по деревьям? – громко вопросила Мара Торренс своим обычным капризно-раздраженным тоном.
– Сейчас я все объясню, – сказал Блаунт. – Понимаете, это просто небольшой эксперимент, – покровительственно добавил он, сонно разглядывая собравшихся; все они стояли там, где он указал, за пределами тени, падавшей от дерева, и солнце ярко освещало их лица.
Тут откуда-то из кроны дерева раздался возглас. Потом шелест листвы усилился, потому что теперь сержант увидел то, что искал, и с удвоенной энергией устремился к цели.
– Ну, не беспокойся, ничего с ним не случится, – шепнул Роберт Ситон жене. – Дерево старое и очень крепкое.
– Но он ведь так высоко забрался!
Можно было подумать, что они обсуждают поведение своего сына-школьника.
– Я нашел ее, сэр! – крикнул сверху Бауэр.
Он начал спускаться, и им уже слышно было его тяжелое дыхание. Вдруг раздался вскрик: «Ах ты черт!» – и потом еще громче: «Осторожно, там, внизу!»
Что-то тяжелое падало сквозь переплетение ветвей и листьев, ударяясь о ствол и крупные ветви, перекатываясь с одного яруса листьев на другой, пониже. Мара взвизгнула. Роберт Ситон еще крепче сжал руку жены, – и в следующий момент из кроны дерева вывалился, словно гигантский сморщенный каштан, некий круглый предмет. Он стукнулся о траву и подпрыгнул от удара, а потом подкатился к ногам Реннела Торренса.
– Вот растяпа! – с досадой воскликнул суперинтендант.
Торренс с ужасом смотрел на лежащий у его ног предмет. Трубка выпала у него изо рта, он дрожал с головы до ног, производя руками странные движения, как будто хотел оттолкнуть что-то от себя, от чего-то защититься; потом он отбежал на несколько шагов в сторону, и там его начало страшно рвать.
– Что… что это?! – истерически завизжала Мара.
Суперинтендант быстро подошел к упавшему предмету, который как ни в чем не бывало лежал теперь на траве, взял его за волосы и поднял в воздух перед глазами собравшихся. Это была отсеченная и полуразложившаяся человеческая голова.
– Кто-нибудь узнаёт этого человека? – спросил Блаунт совершенно обыденным, ровным тоном, как может спросить дежурный в бюро находок.
Все молчали. Затем Лайонел Ситон произнес так же спокойно и даже задумчиво:
– Да, сохранился он не слишком хорошо, но он очень похож на тебя, отец.
– Нет!!! Непохож, непохож, непохож! – Голос Мары Торренс перешел в невыносимый режущий ухо вой.
Миссис Ситон повернулась, шагнула к ней и закатила ей пару увесистых пощечин. Мара немедленно умолкла. Тогда Джанет неловко обняла девушку, которая глухо, почти беззвучно рыдала и никак не могла найти в себе силы справиться с истерикой.
Роберт Ситон подошел вплотную к суперинтенданту Блаунту.
– Это невозможно. Этого не может быть. Это невозможно, – снова и снова бормотал он, не в силах остановиться.
– Чего именно не может быть, сэр?
– Это же мой брат. Мой брат Освальд!
– Но он же умер, отец, – сказал Лайонел. – Я хочу сказать…
– Да, теперь уж он наверняка умер, ничего не скажешь.
Тут раздался голос сержанта Бауэра:
– Прошу прощения, сэр. Сумка выскользнула у меня из рук. Она зацепилась за сук, и голова выкатилась из нее, прежде чем я смог…
– Ладно, ничего, Бауэр. Она все равно уже была сильно испорчена.
И Блаунт задумчиво посмотрел на это кошмарное лицо. Гниение зашло уже довольно далеко, к тому же голову сильно поклевали птицы, проделавшие в ней сквозные зияющие дыры; вместо шеи с нижней челюсти грязной бесформенной тряпкой свисала какая-то мешанина из ошметков мяса и лоскутов кожи; с левой стороны можно еще было различить следы резаной раны, которая начиналась от левого уха и тянулась до основания подбородка.