Голова
Шрифт:
В. По-моему, да. Вы не помните, как назывался город, где была ваша больница?
О. Бакминстер. Нет, не Бакминстер. Вспомнил - Леоминстер.
В. Верно. Эта больница находится в Леоминстере. Сколько вам было лет, когда вы начали там работать?
О. Лет тридцать.
В. Помните ли вы, в каком это было году?
О. Это было в 1931 году.
В. Вы туда поехали один?
О. Нет, с женой. Я женат, не правда ли? Что случилось с моей женой? Она здесь? О господи! Марта... Марта!
Вдруг он стал бессвязно что-то выкрикивать. Уотермен сказал:
–
Наркотик подействовал, и больной постепенно успокоился. На несколько минут он впал в оцепенение и, казалось, не мог говорить. Потом он постепенно пришел в себя, и Уотермен возобновил допрос.
В. Вы должны нам помочь, чтобы мы могли помочь вам, - сказал он. Соберитесь с мыслями. Сколько времени вы были женаты перед тем, как переехали в Леоминстер?
О. Меньше двух лет. Марта была медсестрой в чикагской больнице. Ее девичья фамилия Соренсон. Она из Миннесоты. У ее отца ферма, где-то у границы со штатом Северная Дакота. Мы сыграли свадьбу там.
В. Дети?
О. Да, сын, Поль. Теперь я все вспомнил, - он схватился за голову и зарыдал, повторяя: "Где ты, Поль? Где ты, Поль?" Было как-то неловко чувствовать себя посторонним зрителем такого горя.
Уотермен стоял у изголовья больного. Я привык к тому, что он - душа общества, веселый, остроумный, любитель соленых анекдотов. Но Уотермена-врача я еще никогда не видел. Он был спокоен, полон достоинства, и его голос облегчал страдания лучше любого болеутоляющего. Это был сам Эскулап - бог врачевания.
В. Успокойтесь, доктор Коул, - сказал он, - мы хотим помочь вам, только вы можете научить нас, как это сделать. Расскажите что-нибудь об окружной больнице. Вы жили при ней?
О. Несколько месяцев. Затем мы купили заброшенный фермерский дом примерно в миле от больницы. Марта считала, что мы приведем его в порядок, я же не представлял себе, как мы избавимся от всей этой грязи и хлама. Марта могла превратить даже свинарник в уютное жилище. Погодите! Я помню, что перед нашим домом проходило большое шоссе...
Он уткнулся лицом в диван, обхватив голову руками, его плечи задергались.
– Тормоза, - простонал он, - я слышу, как они визжат. Удар! Машина перевернулась. Кровь на бетоне... кровь на бетоне! Я видел ее и ничего не мог сделать, ничем не мог помочь!
Уотермен сделал нам знак соблюдать полную тишину. Было мучительно наблюдать ничем не прикрытую агонию чужой души. Постепенно рыдания стихли, и Уотермен продолжал:
– Не нужно вспоминать все подробности сразу, - сказал он.
– Будет лучше, если вы разрешите мне задавать вопросы. Скажите, что это было за местечко, Гудер?
О. Один из городков, рассыпанных по прериям. Он обслуживал нужды окрестных фермеров, но, правда, в нем была фабрика.
В. Фабрика? Какая? Что она выпускала?
О. Я никогда не мог узнать толком. Жители городка... но ведь им верить невозможно. Вы знаете, какие слухи и сплетни изобретаются в таких тихих поселках.
В.
О. Одни говорили, будто это штаб-квартира бутлегеров, другие - что это подпольный центр производства наркотиков. Во всяком случае, на меня эта фабрика всегда производила тягостное впечатление.
В. Почему же?
О. Это было низкое, обветшавшее бетонное строение времен первой мировой войны. Как-то раз во время прогулки я направился в ту сторону. Мне все время казалось, что за мной кто-то следит, и я не решился подойти слишком близко. Пустырь вокруг фабрики густо зарос колючим бурьяном, ее окружали канавы с зеленой застойной водой. На пустыре валялись разбитые старые автомобили и остовы сельскохозяйственных машин. Казалось, там никто не бывает неделями, но иногда мы видели, как к фабрике в сумерках подъезжал большой автомобиль.
В. Какой автомобиль?
О. Он походил на дорогой лимузин, но мощностью не уступал грузовику, а человек за рулем...
В. Когда вы видели этого человека?
О. Это произошло, когда лимузин мчался по шоссе мимо нашего дома со скоростью свыше восьмидесяти миль в час, как раз перед... О господи! Я увидел, как мой автомобиль был распорот, точно намокший бумажный кораблик, и вылетел за обочину. Это ехали они. Мой Поль... моя Марта, мой бедный маленький Поль...
Речь Коула снова стала бессвязной, он весь дергался. Нечто подобное я видел только у подопытных животных на операционном столе. Уотермен впрыснул ему еще что-то не то успокаивающее, не то возбуждающее, и Коул постепенно затих.
В. Расскажите мне про человека в лимузине.
О. Высокий, толстый, щегольски одетый, с багровым шрамом на щеке от уголка глаза до губы.
В. Вы не помните, как его звали?
О. Кажется, Макалузо. Но его никогда не называли по имени. Местные жители мало о нем говорили, а когда упоминали, то называли его Головой.
В. Это он занимался производством наркотиков?
О. Кажется, но один мой приятель говорил, что он, кроме того, крупный грабитель банков. И чрезвычайно хитрый. Полиция давно следила за ним, но достаточным уликами не располагала.
В. Что было после катастрофы?
Больной пытался ответить, но был не в силах произнести ни слова. Уотермен терпеливо ждал, чтобы Коул взял себя в руки. Наконец он заговорил хрипло, с трудом.
О. У моей жены оказался перелом позвоночника. С того дня и до самой смерти она не сделала и шага... Мой сын ударился головой о переднее сидение и ему раздробило лобную кость. Я увидел сплюснутую, совершенно бесформенную голову. Мой коллега, второй хирург больницы - хороший врач, он спас ему жизнь. То есть спас жизнь глухому, слепому, парализованному идиоту. С уходом, который он получает сейчас в частной клинике, он, вероятно, переживет многих здоровых детей. Вы понимаете, что это означало. В государственном приюте такого ухода не получишь, а для частного нужны деньги, деньги, деньги. А иначе - видеть этот ужас перед собой всю жизнь. Господи, это не может быть правдой! Это неправда!