Голова

Манн Генрих

Из обшитой панелью комнаты доносился голос Кнака. Терра хотел проскользнуть незамеченным, но его настиг Мангольф. Он покинул Кнака и Толлебена, чтобы узнать, чем объясняется просветленное выражение на лице друга. Терра тотчас подтвердил его страхи.

— Я иду из будуара юного божества. О друг! Это превосходит твое воображение. Каждая частица тела моей Галатеи, даже самая малейшая, мизинчик на ее ноге сулит больше неземной отрады, чем я способен вкусить до конца моего жалкого

существования. У нее есть брат, и он мой друг. Пойми, что это значит!

Мангольф понимал все как нельзя лучше. Избыток чувств у Терра мог быть опасен только для него самого, но слова о брате задевали и Мангольфа. «Осторожно, здесь надо принять меры по системе Губица».

— Графа Эрвина всегда недооценивают, — произнес он вслух. — Как враг он очень опасен, потому что даже родная сестра считает его безобидным дураком. Он, верно, собирался тебя провожать?

Терра смутился, а Мангольф многозначительно улыбнулся. Терра тряхнул головой, лицо его снова засияло. Он указал на Кнака и Толлебена.

— Высшего начальства нет дома, и мышам раздолье. Неужели мне и дальше следить за тайными махинациями прохвостов? — спросил он, пожалуй, слишком громко, необычно звонким голосом.

Мангольф хотел его увести, но сам застыл на месте. Кнак, не стараясь даже говорить обиняками, обсуждал с Толлебеном своеобразное дельце. Брат Толлебена, бригадный генерал, получит у Кнака место директора, но только после того, как новое артиллерийское орудие фирмы Кнак будет принято в армии. Кнак назначал даже срок.

— Дело должно быть закончено к весне, иначе я расторгаю договор. — На возражение собеседника он ответил просто: — С Ланна справится и ребенок. Надо льстить его политическому самолюбию. Только бы он действовал в духе Бисмарка!

— В этом случае так оно и будет, — сказал Толлебен, повышая голос.

Кнак одобрил это всей душой.

— Да здравствует будущий великий деятель! — воскликнул он, и оба подняли рюмки.

Когда Терра и Мангольф вошли в комнату, промышленник невинно рассказывал о своих заводах, о том, что стоимость довольствия рабочих, которое он сам им поставляет, он перекладывает на этих же рабочих и на заказчиков. Говоря, он чистил ногти перочинным ножиком. Терра подошел к нему.

— Милостивый государь, — сказал Терра, — судя по тому, что я вижу и слышу, ваше предприятие сулит человечеству одно только благо. Вы с одинаковой готовностью продаете вашу гуманистическую продукцию как иностранным дипломатам, так и отечественным генералам, и когда вы снабдите одинаково грозным оружием весь мир, без различия религий и валют, тогда или никогда, милостивый государь, миру будет обеспечен мир. Пью, за первого активного пацифиста! — И он схватил рюмку с ликером.

Сидя в глубоком кресле, Кнак разинув рот рассматривал это чудо природы и выжидал дальнейшего.

— Вы готовитесь к длительному миру, — стоя перед ним, разглагольствовал Терра, — поэтому наряду с военным снаряжением изготовляете также и чугунные жаровни, как для гостиниц,

так и для домашнего обихода. Мало того, вы сердцем тяготеете к делу мира и вынимаете из левого жилетного кармана не пушку, а перочинный ножик, тоже собственного производства. Разрешите мне задать вам серьезный вопрос: сколько он стоит?

— Три марки, — сказал Кнак, — но вам я его охотно подарю.

— Я, к моему стыду, не в состоянии исхлопотать вам заказ, а потому плачу наличными. — И Терра вынул несколько серебряных монет из кармана брюк. В послушно протянутую руку Кнака он отсчитал: «Одна, две, три марки и еще пятьдесят пфеннигов на накладные расходы по розничной продаже».

Промышленнику оставалось только грозно вращать глазами. Он увидел, что Мангольф и Толлебен стараются скрыть улыбку, словно их радует этот выпад, который они должны бы счесть предосудительным; но сейчас он явно доставлял им личное удовлетворение. «Таков свет», — подумал Кнак и предпочел разразиться не гневом, а громким смехом. Терра торжественно поклонился и отошел прочь с перочинным ножом в руках.

На лестнице, спускающейся в сад, его нагнал окрыленный Мангольф.

— Великолепно! — сказал он вполголоса. — Поздравляю.

Терра посмотрел на друга. Интересно, стал бы Мангольф поздравлять его, если бы фрейлейн Кнак оказалась сговорчивей?

— Не могу не признать, ты талантливо разделываешься с подобными свиньями, — весело продолжал Мангольф. — Но способен ли ты сам снести обиду?

— Я ведь только дилетант, — отвечал Терра не менее веселым тоном. — Тебе это хорошо известно.

Мангольфу вдруг пришло в голову давнее подозрение.

— Что мне известно? Ты появляешься в ту самую минуту, когда Кнак и Толлебен заключают между собой сделку. Разыгрываешь перед ними какого-то уморительного шута, а Ланна тем временем приглашает тебя в Либвальде.

— Я разоблачен, — сказал Терра смущенно.

— Возможно. Со стороны Ланна это просто гениально. Шпион в тесном семейном кругу! Кстати, и при его личном секретаре, правда? Придется поостеречься. — Сквозь веселость прорывалось озлобление.

— Между нами, я действительно намерен вступиться за твоего начальника. А то, чем я здесь занимаюсь, — только предлог.

— Ах, вот что!

— Мне его очень жалко, особенно когда я вижу, в чьих он руках. Я, конечно, подразумеваю не тебя.

— Да, если бы он был в моих руках! — воскликнул Мангольф с глубокой искренностью.

— Я потерял из виду некоторых людей, — Терра таинственно улыбнулся, — и здесь нахожу их снова. Никто лучше тебя не осведомлен о том, что я состоял на службе в одном мошенническом агентстве. Директор там был человек большой воли и выдающихся способностей. Если бы все зависело от него одного, несомненно, те колоссальные барыши, за которые он без устали боролся со всем миром, были бы употреблены им на пользу доверителей, — это принесло бы выгоду и ему. К сожалению, он распоряжался не один.

— Он был в чьих-то руках?