Головня
Шрифт:
Характера у Васи Грузила на отчаянные броски хватало. С первым крепким морозом он поехал в город Пермь. Пернатые снежинки провожали в дальнюю дорогу. Самодовольно оглянулся на гараж – в гараже новенькая «Газель» не позволяла сказать что-нибудь гадкое в её адрес.
Вызнал по интернету, что есть в Перми отменные мастера по бересте, по лыку, на заказ сплетут самолёт и пассажиров в салон натолкают. А что до солонок, чайных сервизов, пестерей, туесков – это им как два пальца об асфальт. Особенно славится мастер Кириллов. На выложенном фото – старичок-боровичок, седая копна волос перевязана тончайшим берестяным пояском, к окладистой
Рядом с ним в самолёте сидела краснощекая молодая женщина. Вася Грузило торжествовал. Большие жесткие усы слетели с верхней губы, начали порхать, нагнетая на лицо женщины трепетную струйку воздуха. Первый час полёта он подражал неизвестному мастеру Кириллову. Второй час считал выручку от продажи в Пекине первой партии лаптей: юань надо перевести в доллары, доллары в рубли, учесть инфляцию и прочие издержки. К концу третьего часа пал обессиленной головой на грудь соседки и захрапел, услаждая пространство ядреной мощью переработанного сырья.
Коч новую собаку заводить не стал. Стал держать верного пса в коровнике, возле холодильника. И цепь с него снял. Бабка Вера наотрез было отказалась ходить на скотный двор, мне, говорит, жизнь дороже чужих ягод.
– Нет, нет, нет! Налетят молодчики, пальнут из ружья, а мне это нужно?
Хозяин жалобно конфузится. Ему хочется кричать, а он натянул на лицо маску невозмутимости.
– Баб Вера, кроме тебя нет у меня надежнее человека.
– Нет!
– Сотню накину.
– На сотню нынче две буханки хлеба дадут. Что мне твоя сотня, пшик, да и только.
– Две… Три сотни.
– Ладно. Четыре прибавь.
В сторону Китая ушло семь тонн ягод. Закупщик – очень вежливый азиат с раскосыми глазами, вертелся как змея под вилами, торговался за каждую копейку, всё ссылался на дальность перевозки. Мало того, в каждую решетку совал дозиметр, данные заносил в планшет. У нас, сказал, превышение нормы радиации в продуктах – уголовно наказуемое деяние. Пожелал, чтобы продавец отметил на его карте болото, с которого браны ягоды. Хотелось ему всучить Немчинову мороженую рыбу, вскормленную отходами в зловонных озерах Китая, но Немчинов наотрез отказался от рыбы.
– Да у нас её, этой рыбы, прорва! Ешь – не хочу!
– Вы хотите есть, господа, только львиная доля вашего улова идёт в Южную Азию, – поправил азиат.
– С Дальнего Востока – да, а с севера, с Белого моря – треска, с Баренцова моря-сельдь, пикша, камбала… У нас много рыбы!
– На ваших прилавках лежит выращенный в садках Норвегии по закрытой технологии высококалорийный лосось, вредный для здоровья. Я видел в Мурманске ваш рыболовный флот. Суда старые, ржавые, – возразил азиат.
Тут приезжает в райцентр солидный молодой человек на резвом иноходце, цена которому миллиона четыре, ищет Немчинова Николая Михайловича.
Через Пельменя выходит на Коча, своим глазам не верит:
– Вы не тот Немчинов. У того Немчинова большие усы, во, как ухват бабкин, сам он такой… У нас в колхозе молотобойцем работал молдаванин, он на того молдаванина похож.
– Какой молдаванин? Какой колхоз? Что вы несёте? Я Немчинов! Во всём районе одна такая фамилия. Вы по какому вопросу, собственно говоря?
– По ягодному. Прошлый раз мы с Немчиновым… с тем Немчиновым…
У Коча затряслись руки, заклокотало в горле, глаза сверкнули огнём.
– То был мой брат, – поджимая дрожащую губу, сказал Коч.
– Что же вы так… Брат так брат. Он удачно продал, я удачно купил, всё по совести, по обоюдному согласию… Или что-то не так?
– Всё так, всё так.
Коч толкнул в Москву десять тонн клюквы разом. Сделку обмыли в местном ресторанчике, разошлись миром. Немчинов обещался закупить у населения на следующий год столько ягод, сколько москвич запросит. Купец обещался закупочные цены поднять с учетом инфляции. Подпивший москвич хотел беседовать с населением на патриотические темы, мол, негоже ягоды, гачу, иван-чай за бесценок поставлять в Китай, надо развивать свои отрасли, свою экономику. Хватил кулаком по мраморной столешнице, подбежала испуганная официантка. Коч официантку успокоил, купцу посоветовал не бузить. Здешние стражи порядка его не знают, чихни он погромче – упекут в кутузку и карманы выхолостят. Народ собирал ягоды и будет собирать, куда ему деться, нищему народу.
– У Москвы большой рупор, вы там пропагандируйте через депутатов, через прессу, телевидение, а простому люду что Китай, что Москва. Лишь бы платили.
– Не согласен, Николай Михайлович! Разве бараны наш народ?
Ходил Коч утром в гостиницу, встречался с проспавшимся москвичом.
– Сейчас пойду в вашу районную администрацию. Ну не дело, господа, не дело, Николай Михайлович, наши природные богатства за бесценок отдавать Китаю. Вот чага. Посшибали её в один год, разве на другой год её будет ещё больше? Чага растёт десятилетиями! Или иван-чай…
Ходил москвич к районному главе или нет, про то Коч не знает.
Вернулся из поездки Вася Грузило.
У Пельменя готова сауна. Пельмень и Пришивная Голова в курсе, что Вася Грузило «обнёс» Коча. Интересно всем, как воры в темноте сумели затарить ягоды в мешки и на чём увезли. Полицейские только что следы от колес не лизали, отпечатки протекторов снимали, брали пробы воздуха в коровнике на угарный газ.
Вася Грузило пришёл на пикник с липовыми лаптями. Всех одарил и Федюню не забыл. Сегодня он суетился так, что в его поведении можно было усмотреть признаки заискивания и подхалимажа. Всех заставлял померить лапти, узнать, не ошибся ли в размерах. За Пельменем ходил по комнате, вытянув голову, как идёт охотничья собака, нюхавшая дичь, покорно и затаясь в себе.
– Спасибо, – говорит, – други мои верные, наставили на путь истинный.
В парилке пропарились, сидят, пиво английское потягивают. Вася Грузило бухтит про Пермь, про мастера Кириллова, про мастерскую, про вырезанных из стволов вековых сосен русских витязей; и всякий корешок то чёрт, то водяной, кто пляшет, кто на дудке играет. Страсть этот уральский мастер-колдун любит сказы Бажова, любит дышащий покоем и счастьем лес, птичек, зверушек. В его коллекции блестящие золотом кузнечики сухо стучат во ржи, толстые бабочки с густо напудренными белыми крыльями летают под потолком, да чего только нет. Поражает красотой и чистотой выплетённый из бересты портрет трижды Героя Советского Союза Александра Покрышкина. Много поделок смотрят на людей с печалью. Губит человек природу. Полезно, бывает, оглянуться в исковерканный тобой мир, всё существо на какой-то миг замрёт от нетерпеливой и жадной любви к земле, и слеза пробьёт самую толстую броню сердца. Слушал-слушал Коч тамошние вести и вызывает оратора на откровенный разговор: