Головы моих возлюбленных
Шрифт:
– Чепуха все это, – заключила Кора.
А профессорское семейство, которое предполагало встретить убитую горем и нуждающуюся в моральной поддержке дочь, не могло ни благословить, ни понять эту непринужденную веселую атмосферу с воркующей парочкой, младенцем, которого то и дело кусал щенок, с независимой и надменной служанкой и судорожно рисующей вдовицей.
Глава 12
Розовое облако
Существуют на свете такие занятия, которые даруют человеку личное счастье. Вот Эмилия, например, любит замешивать тесто собственными руками и никогда не станет делать
Лично я не разделяю ее взглядов, а она лишь качает головой, когда я любуюсь из окна одичавшим соседским садом. Я питаю слабость к побурелой траве; длинные, достигающие моих бедер засохшие стебли, выгоревшие будылья, запущенный газон или привядший росток – для меня символ красоты, особенно когда их озаряет свет заката или утреннее солнце. А уж если какая-нибудь кошка надумает охотиться в этих дебрях за мышами, то мое счастье можно считать полным. Глядя на все это, я способна вообще забыть об окружающем мире.
У Коры свой бзик: как и многие люди, которые любят отдыхать на юге, она разглядывает старые крыши, крытые римской черепицей, и это пристрастие я с ней разделяю. Ласточки плывут по синему воздуху, доносится аромат пиний, пиликают сверчки, собственно говоря, это и есть одна из причин, которая побуждает нас жить здесь. Впрочем, Кора собирает не только впечатления, она собирает еще и разные предметы – ну, пестрые перья, калейдоскопы и духи – это еще куда ни шло, но ее склонность ко всяким дохлым зверушкам я отнюдь не одобряю. К примеру, она хотела бы заиметь палец Галилея, который мы видели в законсервированном виде в каком-то музее, но тут я ей не союзник.
Правда, были времена, когда я безропотно подчинялась, едва Коре стоило чего-либо пожелать. И не только когда речь шла о деньгах, но и во многих других вопросах я полностью от нее зависела. Тогда я не моргнув глазом готова была бы завернуть палец Галилея в пергаментную бумагу. Но с тех пор, как сама стала зарабатывать, я вполне сознательно задаюсь вопросом, а стоит ли из любви к Коре подвергать себя опасности.
Почти сразу после смерти Хеннинга я стала без лишнего шума заниматься хоть чем-то приносящим ощутимую пользу. Например, давала уроки языка молодому беженцу из Албании. Познакомились мы с ним, когда делали покупки на рынке, а он помогал своему дяде взвешивать овощи. Два раза в неделю мы сидели в саду, и я задавала ему по старому учебнику «Немецкий для кельнеров» несложные вопросы. «Не желаете ли пирожки с начинкой из овощей?» – спрашивал он, а я в ответ объясняла ему, что сегодня любой турист знает слово «равиоли». «Не прикажете подать счет?» – таков был его последний вопрос, перед тем как он, вполне довольный собой, умолкал. Денег я, правда, этим не зарабатывала, зато мой ученик всякий раз приносил с собой полную корзину фруктов. Я выражала по этому поводу бурную радость, хотя прекрасно могла украсть точно такие же фрукты собственными руками.
При последнем посещении больницы лечащий врач выразил желание поговорить с нами. Я и без него знала, что дела у моего отца плохи. Он все время худел и был подвержен всевозможным инфекциям. Врач полагал, что мы имеем дело с очередным кровотечением из пищевода. Они готовы были разрешить отцу от случая
Я вовсе не хотела забирать отца из больницы, мне хоть и было его жаль, но, с другой стороны, он за всю жизнь не ударил ради меня палец о палец, и я не считала, что должна делать для него больше, кроме как изредка наносить непродолжительные визиты. Фридрих в этом вопросе не разделял моего мнения, Кора воздержалась от высказываний, а Эмилию никто и не спрашивал.
Когда настала осень и мы снова смогли с удовольствием сидеть на солнце, в один прекрасный день перед нашими дверями возник Йонас. Бела не узнал своего отца и со слезами протянул руки к Эмилии. Йонас смутился.
Хотя уборка еще шла полным ходом, но почти завершена. И он не вытерпел, приехал сюда, чтобы забрать нас с собой. Впрочем, последние слова были произнесены каким-то неуверенным тоном. Сперва я промолчала и лишь улыбалась, взяв Белу на колени и надеясь, что Фридрих с Корой незаметно и быстро вынесут мои вещи из супружеской спальни. Но Кора оказалась хитрее. Она улыбнулась и сказала:
– Йонас, сегодня ночью вы с Майей можете спать в моей комнате, я уже перенесла туда все вещички.
Фридрих поспешил выйти из комнаты. Я полагала, что и он приберется. Вообще же до конца этого вечера он так и не показался.
Покуда я сидела носом к носу с Йонасом и он рассказывал про своих родителей, мне вдруг пришло в голову, что если не считать его, мой отец, Фридрих и сама я в свое время незваными гостями стояли перед этой самой дверью, но если вдуматься, настоящими беженцами были только я и мой отец, остальных можно было считать гостями.
– Мой отец теперь нуждается в постоянном уходе, – сказал Йонас, – мать должна его одевать и кормить, но поднять его она, конечно, не в состоянии, это делаю я.
У меня все еще звучали в ушах слова профессора о том, что эти супруги, несмотря на свою многодетность, терпеть друг друга не могут.
– А не лучше ли было бы сдать его в дом призрения? – спросила я.
Йонас ужаснулся. После ужина он собирался как можно скорее лечь. В отличие от меня он стосковался по любви. Я бы, конечно, предпочла лечь с Фридрихом, но не могла придумать сколько-нибудь уважительной причины, чтобы отказать мужу в его законном праве.
Йонас был преисполнен нежности, так что мне даже стало стыдно. Но когда он завел речь о том, что мы все же одна семья, а потому он хочет забрать домой Белу и меня, разразился скандал.
– Я же, между прочим, не требую, чтобы ты остался здесь, – парировала я.
– Не думаю, что ты говоришь это всерьез, – ответил Йонас, – я что ж, могу, по-твоему, дармоедничать? Могу жить на Корины деньги, а в награду время от времени сбегать куда-нибудь с поручением или подрезать лавровые кусты в углу сада?
– Я, значит, по-твоему, дармоедка?
– Да я вовсе не о тебе. Но на основании собственного опыта могу заверить, что после физической работы человек прекрасно себя чувствует, во всяком случае, он более доволен жизнью, чем если только и знает, что валяться на солнышке.