Головы моих возлюбленных
Шрифт:
– Ты откуда знаешь эту песню? – спросила я удивленно, благо к тому времени уже довольно бойко болтала по-итальянски.
Эмилия вынула старинный песенник и зачитала мне текст. Когда она была еще совсем молодая и уже служила в этом доме, здесь снимал комнату один немецкий археолог, который, изнывая от тоски по родине, пел ей печальные песни. Она знала наизусть все тексты из песенника. Возможно, все это было сопряжено с романтической любовной историей, но задавать интимные вопросы я не посмела. Как бы то ни было, Эмилия понимала по-немецки, возможно, лучше, чем мы могли это себе представить.
– Подумаешь, –
С тех пор как Эмилия поведала мне о своей тайной сокровищнице, она начала вплетать в свою речь немецкие цитаты. Как-то нас услышал Хеннинг.
– Ты чего подсовываешь ей такой архаичный немецкий? – бранился он. А меня как раз устраивало, что служанка не понимает ни слова, когда мы разговариваем при ней.
– Между прочим, если ты хочешь, чтобы Бела произнес свои первые слова на немецком, а не на итальянском, тебе следовало бы хоть самую малость об этом позаботиться.
Я почувствовала себя оскорбленной.
Вот и подарки Эмилия любила делать на свой, довольно своеобразный манер. Хеннинг получил от нее ко дню рождения швабский кофейник преклонного возраста, украшенный надписью: «Где кофе пьют, будь тут как тут, одни злодеи водку жрут».
Однажды – стоял гнетуще жаркий августовский день – мы с Корой решили встать завтра с утра пораньше и поехать на море в Марина-ди-Пиза. Составить нам компанию Хеннинг не пожелал, потому якобы, что уже условился с партнером насчет более для него важной партии в гольф.
– Он просто испугался, что порывы морского ветра обнажат его лысину, – съехидничала Кора, мы взяли машину и поехали с Белой, а вот Хеннингу пришлось брать такси.
На пляже было шумно, грязно и замечательно. Мы взяли напрокат большой зонт и расположились возле школы для серфингистов. Бела, который как заведенный ползал взад и вперед, был совершенно счастлив. Слишком многое ему удалось посмотреть и потрогать, поэтому в полдень он свалился на нашу подстилку и крепко уснул. Кора начала упражняться в серфинге и свела знакомство со множеством красивых купальщиков, которые снова и снова помогали ей взобраться на доску. Потом она вернулась присмотреть за Белой, чтобы дать и мне возможность искупаться. Мы купили себе пиццу и минеральную воду, а фрукты и детское питание захватили с собой из дому. День выдался просто замечательный, я чувствовала себя молодой и беззаботной.
– Вот если бы всегда было так, – сказала я.
– Еще недурно бы заиметь маленькую яхточку, – ответила Кора.
Праздность крайне нас утомила, и мы довольно поздно поехали домой. Знай мы, что ожидает нас дома, всю ночь провели бы на берегу.
Глава 11
Белое как алебастр
Порой облака похожи на крокодилов. Когда у моих туристов сводит шею от разглядывания верхушки собора, а я в сотый раз им втолковываю, что название «Санта-Мария дель Фьоре» подразумевает лилию в гербе Флоренции, то я смотрю не на творение Брунеллески, а на переливы облаков, и моему взгляду открываются лишь аллигаторы в небе, безжалостные охотники, трубящие ангелы, черти с трезубцами для навоза и другие персонажи Страшного суда. Иногда самой становится страшно. Моя жизнь вполне упорядочение идет, так сказать, по накатанной колее, конечно, не считая проделок
В доме царила непривычная тишина. Я отнесла Белу к себе в комнату, чтобы не будить Эмилию. Кора исчезла в ванной. Несколько минут спустя мы обе пошли па кухню – перекусить. И мой отец, и Хеннинг лежали на полу террасы с изрезанными лицами, истекая кровью На голове раны, кругом разбитые бутылки и осколки стекла. Пахло рвотой. Оба не только упились до смерти, но и ранили друг друга, и храп их скорее походил на хрип. Мы с омерзением остановились на пороге, не говоря ни слова. Потом наконец я подошла к раковине, налила полное ведро воды и опрокинула на отца.
– Стоп! – едва слышно прошептала Кора. – Это шанс, который больше никогда не представится.
Я пристально на нее поглядела, а Кора взяла кухонное полотенце и обмотала им горлышко бутылки. Вооружась таким образом, она решительно подступила к Хеннингу, замахнулась, но тут же опустила руку.
– Не могу. В конце концов, я с ним жила. – И с исказившимся лицом протянула бутылку мне.
Я ухватила ее обеими руками и не задумываясь хрястнула Хеннинга по голове. Трижды – изо всех сил. Было слышно, как что-то треснуло. Но и во мне словно прорвалась плотина, неслыханная, чудовищная ярость по отношению ко всем людям, которым живется лучше, чем мне, разразилась очистительной грозой.
Кора наблюдала за мной с величайшей сосредоточенностью. И тут мы услышали произнесенное вполголоса «Браво!» и обнаружили, что в дверях стоит Эмилия. Кора взяла бутылку у меня из рук и, вся дрожа, направила ее на моего отца.
– Выйдите обе! – скомандовала она по-итальянски.
– Да вы спятили, что ли? – спросила Эмилия. – Дай-ка мне бутылку!
Я шатаясь вышла из кухни. Интересно, что затеяла Кора? Лишь когда она подошла ко мне, а из кухни донеслись какие-то странные звуки, я поняла, что Кора хотела убить моего отца, а Эмилия продолжила это дело.
Тут появилась и сама Эмилия.
– Живо вызывайте «скорую». Скажете, будто только что вернулись домой – я могу подтвердить это свидетельскими показаниями – и застали такую вот картину.
Мы с Корой закурили. Это была одна из первых сигарет в моей жизни. Потом Кора, шатаясь, подошла к телефону.
– А когда это здесь объявился отец Майи? – спросила Эмилия.
Сама она смотрела телевизор, а потому и не обратила внимания на шум и гром в первом этаже. Лично я сомневалась, что отца выписали из больницы, скорее всего он снова сбежал.
«Скорая» не заставила себя ждать. Оба тела подняли на носилки и осторожно погрузили. Скорее всего их не считали мертвыми.
Кора, Эмилия и я сидели на кухне и тряслись от холода, несмотря на жару. Правда, мы избавились от мешающих нам жить мужчин, но радоваться победе не могли. Нас мучил страх.
– У Хеннинга лицо было белое как алебастр, – прошептала Кора.
Эмилия взяла моего сына, чтобы рядом с ним обрести покой в постели, я же юркнула к Коре на опустевшее ложе в супружеской постели.