Головы моих возлюбленных
Шрифт:
Когда я после своего первого пребывания во Флоренции снова попала в Германию, у меня уже не было ни малейшего желания жить на холодной и неприветливой родине. Ребенок заболел, Йонасу приходилось ездить к матери. Он собирался увезти и нас, как только Бела начнет поправляться. Но едва муж уехал, позвонила Кора. У нее был взволнованный голос: надвигалась встреча с родителями. Я же со своей стороны известила ее о моем предстоящем визите.
– Ну и слава Богу, – воскликнула Кора, – ты всегда оказывала на моих родителей положительное воздействие. Мало того, Хеннинг каждые пять минут спрашивает про Белу, с младенцем на руках,
Места в большом доме вполне хватало, даже и для родителей Кора сумела выделить комнату.
– А вы уже начали ремонт?
– А ты как думаешь? Ванная комната будет просто мечта. Я даже раздобыла плитку в стиле модерн. К тому же мы купили мебель, в твоей комнате стоят два плетеных кресла, на подушках будет узор из роз. Не возражаешь?
Я порадовалась, что деньги Хеннинга нашли такое удачное применение.
Детский врач меня успокоил: у Белы обыкновенная простуда, температура упала так же быстро, как поднялась. Буквально за три дня малыш превратился из горячего апатичного свертка в прелестного человечка. Он уже и разговаривать начал, хотя, когда я рассказывала об этом, мне никто не верил. В шестимесячном возрасте он всячески старался выговаривать «да-да», хотя понять и услышать это могла только я.
Йонас звонил и жаловался. Дел выше головы. Ему вроде бы помогают две сестры. Младшему брату всего пятнадцать, и он в интернате, старший, Бартоло, который стал членом монашеского ордена, считал совершенно недопустимым карабкаться в сутане на сиденье трактора. Я сказала, что Бела еще не совсем здоров, чтобы предпринять такое путешествие, и это несколько встревожило Йонаса.
Как и в первый раз, я написала мужу открытку, а сама махнула на юг. На сей раз Хеннинг вышел нас встречать, Кора осталась дома. Все вместе встретили нас у дверей ее родителей, домашние радовались, Эмилия, та вовсе чуть не заплакала, когда Бела протянул к ней ручки. Моя комната была тщательно, с любовью убрана. Хеннинг и в самом деле купил детскую кроватку, возможно, думая о том, что не сегодня завтра она пригодится и его ребенку.
Очень скоро я заметила, что Хеннинг готов вылезти из кожи вон, чтобы понравиться будущим тестю и теще. А чета Шваб, как выяснилось, была не настолько уж неподкупна, дом произвел на них большое впечатление. Кориной матери доставляла удовольствие возможность обсуждать с дочерью краску для ставен. Лично она предпочитала сине-зеленый цвет, Кора – белый, я – оливковый. Профессор, который не любил садовые работы, толкал Белу в коляске от одного тенистого дерева до другого, попутно собирая лавровый лист для маринадов или выдергивая сорняки из пересохшей почвы. Я представила себе, как он проводит в этом саду дни своей старости. Родители же, оставшись наедине с Корой, пытались уговорить ее отпраздновать пышную свадьбу.
Как-то раз мы все сидели в саду и пили кьянти. Хеннинг держал Белу на коленях. И вдруг свершилось чудо: мой сын громко и отчетливо сказал «папа». У старого плейбоя на глазах блеснули слезы. Кстати, в последующие месяцы мой сын не произнес больше ни одного членораздельного слова.
Эмилия пыталась обучить мальчика итальянскому. Его имя ей тоже не слишком нравилось. Частенько она называла его «беллино», а когда ему случалось наложить в пеленки, говорила «бель паезе». [9] А потом я своими ушами с удивлением услышала, как она произносит немецкое «Sch"atzchen». [10]
9
прекрасный
10
сокровище (нем.).
Господин и госпожа Шваб наконец-то уехали, – что ни говори, а профессору надо было работать. А из Коры родители выбили обещание еще раз все Хорошенько обдумать и лишь потом сдавать экзамен по языку.
Родители еще не успели уехать, как началась подготовка к свадьбе. В этом смысле Хеннингу были так же неведомы сомнения, как и самой Коре. Мне приходилось нелегко, мало того – я должна была участвовать в церемонии на правах свидетеля. Я позвонила Йонасу и спросила, не хочет ли он приехать к торжественному событию. Йонас оскорбился: «А других забот у тебя нет? Почему ты так редко звонишь? Когда звоню я, у вас никто не снимает трубку. Разве ты не понимаешь, что мне хочется знать, как поживает Бартель».
Короче, торжество состоялось в узком кругу. Несколько друзей из гольф-клуба, несколько однокурсников Коры – вот и все. Но когда после свадебного обеда мы вернулись на нашу розовую виллу, у железной калитки нас встретила какая-то фигура в лохмотьях.
– Господи, а это еще кто? – спросил Хеннинг.
Я надеялась, что он не впустит отца, но едва услышав ответ Коры: «А это папа Майи», и как молодожен, пребывая в эйфорическом настроении, изо всех сил пожал моему отцу сразу обе руки.
Лично я здороваться с отцом не стала. Возможно, он нутром почуял – там, где справляют свадьбу, всегда найдется что выпить. Я мрачно последовала в дом за Корой, Хеннингом и своим папашей. Эмилия принесла Белу и рассказала мне, как прекрасно ребенок вел себя.
Хеннинг попросил Кору принести для нашего гостя что-нибудь съестное. Мы расселись за круглым столом, и отец поведал нам, как ловко одурачил сестру-сиделку и сбежал из больницы. Он узнал у профессора адрес Коры, якобы для того, чтобы послать письмо мне, и за два дня добрался до нас.
После настойчивых расспросов отец признался, что для начала обследовал нашу квартиру, а никого там не обнаружив, побывал и на крестьянском дворе. Там тоже никого не было – все, кроме бабушки, ушли на полевые работы. Со словами «здесь не место для дармоедов» она метлой выгнала его со двора. Я поняла, что старушка очень зла на меня и на всю мою родню. Как бы ей, наверное, хотелось демонстрировать всем своего правнука в шафраново-желтой курточке.
Хеннинга мой отец явно забавлял, а тот, едва заметив, как благосклонно здесь все это принимают, сразу начал паясничать. Когда на столе появились граппа и вино, произошло неизбежное: отец напился. К слову сказать, Хеннинг тоже не терял даром времени. Итак, в день свадьбы Коре пришлось с помощью Эмилии тащить своего захмелевшего супруга в постель. Отца мы так и оставили спать на ковре.
И снова мы сидели на кухне. Кора почему-то ничуть не сердилась, зато я просто кипела от злости. Едва я приехала сюда, чтобы наконец обрести покой, а он уже тут как тут – за мной следом.
– Майя, вы с ним похожи как две капли воды: едва что-нибудь придется не по вкусу, вы тут же спасаетесь бегством.
– Подумаешь, Гете и тот сбежал от фрау Штайн в Италию, – с некоторым вызовом ответила я. Мне, кстати, пришла в голову другая параллель: и у меня, и у моего отца на совести человеческая жизнь.