Голубь над Понтом (сборник)
Шрифт:
– Его ищут и, наверное, найдут мои люди. Кроме того, в эти минуты палачи допрашивают евнуха Елизара, – уверял царя градоначальник.
Во всяком случае, сомнений в измене любимицы быть не могло, и гневу благочестивого не было предела. Он чувствовал себя оскорбленным в лучших своих чувствах. Кому же доставляет удовольствие, что над твоей любовью надсмеялись самым постыдным образом. Вскоре евнух, приставленный блюсти чистоту царской наложницы и презревший повеление василевса из-за чрезмерного сребролюбия, признался под пыткой огнем и выдал не только свою госпожу, но и ее любовника, каким оказался русский архонт, тоже осыпанный милостями царя.
В первые мгновения василевс решил прибегнуть к самым жестоким наказаниям – сослать неверную на отдаленный остров, заковать в цепи соблазнителя, оскопить или
Лежа рядом с искренне раскаявшейся возлюбленной, Никифор подумал, что такое решение было бы самым чувствительным наказанием для обманщицы за его попранную любовь. Кроме того, помешало бы ей предпринять попытки снова встретиться с ненавистным ему скифом. Василевс повелел принять необходимые меры для совершения этого брака, и логофет брал на себя устроить все самым естественным образом. Впрочем, Олегу ничего не оставалось при данных обстоятельствах, как дать свое согласие. Магистр Феодор Музалон ликовал, узнав об открывшейся перед ним блестящей будущности, а у маленькой Феофании ноги подкашивались от волнения. Бедняжка знала о том, что послужило причиной ее счастья, но закрывала уши от всех материнских предостережений. Наделенная большим жизненным опытом, Стефанида страшилась за судьбу дочери, попавшей в круговорот таких опасных событий.
К счастью, никаких церковных осложнений с подобным браком не предвиделось, и свадьбу отпраздновали на другой же день, как этого пожелал император, и молодых супругов повенчал сам патриарх, что вполне соответствовало будущей роли русского архонта и обещанного ему звания. Но опасения матери оправдались. Когда василевсу стало известно, что охваченная отчаяньем Евдокия не выдержала любовных мук и послала свою рабыню к Олегу и записку ее, составленную в самых нежных и страстных выражениях, перехватили, то припадок царского гнева повторился с еще большей силой. На этот раз несчастную действительно отправили в отдаленный монастырь. Крутые меры повелели принять и по отношению к архонту, хотя в данном случае он был ни при чем. Олега вырвали из объятий молодой супруги на третью ночь их брачной жизни, но Феофания цеплялась за возлюбленного мужа, и их увезли вдвоем, потому что она решительно отказалась оставить его, несмотря на уговоры матери. Халкидония послали на армянскую границу начальствовать над воинами одинокой полуразрушенной башни, запиравшей горный проход, на тысячу стадиев от которой не было ни церкви, ни харчевни, ни человеческого жилья, если не считать немногих пастушьих хижин. Эпарха лишили занимаемой должности и всех царских милостей. Но эти кары не коснулись Борея, и он умудрился сопровождать своего князя в ссылку, успев за эти дни привязаться к Феофании, всегда с ласковой улыбкой обращавшейся к огромному скифу. Тяжелый черный дромон загрохотал якорной цепью, паруса его наполнились ветром, по данному знаку гребцы налегли на весла, и быстроходный военный корабль понес молодую чету в изгнание. Только в последнюю минуту им стало известно, что дромон направляется на остров Родос. Олег понимал, что он бессилен предпринять что-либо для своего освобождения. Для Феофании же самым важным было не разлучаться с супругом. В порыве любви она прижималась к нему и лепетала что-то, простив легкомысленному красавцу все его грехи и утешая в постигших его испытаниях, благодарная за открытый ей мир страсти.
Василевс постарел за эти дни на несколько лет и временно передал бразды правления евнуху. В доме Музалонов царило уныние. Напрасно магистр Феодор обивал пороги всевозможных секретов, пытаясь смягчить участь зятя или хотя бы возвратить под отеческий кров ни в чем не повинную Феофанию. Неудачливому честолюбцу отвечали уклончиво, что логофет дрома в настоящее время чрезвычайно занят, и просили наведаться в ближайшее время, но в назначенный день и час для приема оказывалось, что всесильный царский советник только что отбыл в свой загородный дворец, чтобы отдохнуть там от государственных трудов, или придумывали какую-нибудь нелепую отговорку. Магистр плелся домой, чтобы выслушивать упреки и плач убитой горем супруги.
В то время Олег и Феофания уже приплыли на Родос. Следует сказать здесь, что остров уже давно растерял свою древнюю славу: морские пути, тянувшиеся раньше сюда со всех сторон, потеряли прежнее значение. Торговля его приморских городов замерла. Корабли не наполняли больше его некогда шумные гавани. Кроме того, островитяне жили в вечной тревоге перед сарацинскими набегами. Но по-прежнему родосский климат напоминал о рае, всюду здесь росли лавр и мирт и благоухали травы.
Этот остров весьма горист и весь изрезан руслами рек, наполненных водою и бурных только в период зимних дождей, в остальное же время превращающихся в ручейки, что быстро текут по белым камням. Среди голых скал и камней зеленеют рощи морских дубов и цветут плодородные равнины. Жители разводили в те времена тонкорунных овец и коз и возделывали на солнечных холмах виноградную лозу, – вино, выжатое из этих тяжелых пурпурных гроздий, отличалось превосходным вкусом и ароматом. В большом количестве произрастали здесь оливковые деревья и смоковницы.
Олегу с женой и его спутникам было назначено жить в городе с одноименным острову названием, в старом монастыре, расположенном на склоне горы святого Стефана, обращенной более или менее отлогим скатом к морскому берегу. Наверху высились развалины языческого храма, и несколько его колонн еще возвышались на синеве небес, а внизу раскинулся тихий городок с белыми домами под черепичными крышами, и туда вела из монастыря приятная тропинка. Еще ниже виднелась пристань, в которой стояли два или три корабля, пришедшие из Константинополя, а дальше уже простиралось необозримое морское пространство, и голова кружилась от этой бесконечности у Феофании, когда она спускалась, молодая и влюбленная, по горной тропе в город.
Городок жил неторопливо, люди занимались маленькими делишками и, вероятно, почитали бы себя счастливейшими из смертных, если бы не тревога перед сарацинами и не усердие царских податных сборщиков, всеми средствами выжимавших налоги и пошлины. На узких улицах едва могли разойтись два встречных осла, нагруженных корзинами со смоквами или амфорами с прохладной водой горного источника. На местном базаре продавали розовых рыб, всякие морские раковины, козий сыр и виноград. Вместо хлебов жители пекли лепешки, и этого было вполне достаточно, чтобы поддержать человеческое существование.
В монастыре, уже давно превращенном в маленькую крепость и оставленном монахами, ютились три десятка воинов под начальством однорукого сотника Мелетия, пьянчужки, совершенно равнодушного к воинской славе ромея. Все эти доблестные сыны Ареса по большей части проводили время на городском базаре или в таверне под громким названием «Звезда Камира», так как ее толстопузый хозяин был родом из этого селения, расположенного на северном берегу острова. Вместе с воинами в крепости обитали их крикливые и хозяйственные жены, и бывшие монашеские келии были полны черномазых и полуголых детей.
Олегу отвели полуразрушенный дом, в котором раньше жил настоятель. В его пустынных палатах еще виднелись кое-где на стенах остатки облупившейся росписи.
Вместе с князем в ссылке очутился и неунывающий Борей, а бедного Халкидония заменил новый соглядатай и переводчик по имени Иоанникий, родом болгарин. Он стоял на самой низшей ступени иерархической лестницы, состоял в звании кандидата, но носил титул не без гордости. Он тоже был большим поклонником Бахуса, как говорили о пьяницах языческие поэты, но считался начитанным человеком, так как некоторое время служил у знаменитого патриарха Кируллярия.