Голубая книга
Шрифт:
Но за безобразной внешностью Фарфоровы вскоре увидели у нее доброе сердце. И никак не могли предвидеть, что за гадюку они пригрели на своей груди.
А они, конечно, нарочно взяли себе такую некрасивую, чтоб она не шлялась, и чтобы не имела личного счастья, и чтоб только смотрела на ихнего младенца.
И тем более они ее взяли по рекомендации. И там им сказали — дескать, это вполне непьющая, пожилая, некрасивая старуха. И, дескать, она любит детей и прямо с рук их не спущает. И даром что это старуха, но это такая старуха, что она вполне достойна войти в новое,
Это им так сказали. Но они еще не имели своего мнения.
И вот они берут эту няню и видят, действительно, золото, а не няня. Тем более она сразу полюбила ребенка.
Все время с ним ходит, с рук не спущает и прямо гуляет с ним до ночи.
А Фарфоровы, являясь передовыми людьми, не перечили в этом. Они понимали, что воздух и гулянье вполне укрепляют организм ихнему младенцу. И думают: "Пожалуйста. Пущий гуляет. Тем более мы будем реже видеть ее зверскую харю".
И вот происходит такая ситуация.
Утром родители на производство, а ихняя няня берет младенца, берет пузырек с коровьим молоком и идет гулять по улицам Ленинграда. И гуляет с ним прямо до глубокой ночи.
— Только раз однажды идет по улице член правления Цаплин. Он — с домкома. Он — одна из главных фигур в правлении.
Вот он идет по улице, думает, может, там про свои интимные дела или там кого бы из вверенных ему жильцов на черную доску занести как злостного неплательщика. И вдруг — смотрит — что такое? Стоит на углу истрепанная старуха. Держит она на своих руках младенца. И под этого младенца она просит. Некоторые прохожие при виде этого зрелища отворачиваются, а некоторые, сочувствуя чужой беде, подают ей монетку или две на пропитание. А та им кланяется. И показывает младенца — дескать, не для себя прошу, а вот для этого.
Семен Михайлович Цаплин давать ей не хотел, он просто так поглядел на ее личность. И видит, личность будто знакомая. И глядит — да, действительно, это суть няня с фарфоровским ребенком. Тем более обознаться трудно — морда у нее такая, что очень глубоко в душу западает.
Член правления Цаплин ничего ей на это не сказал я вообще ни копья не подал, но повернулся и пошел обратно домой.
Неизвестно, как он дожил до вечера, но вечером говорит самому Фарфорову:
— Я, говорит, чересчур удивляюсь, уважаемый товарищ, но, говорит, или вы своей домработнице денег не платите, или, говорит, я не пойму подобной ситуации.
А если, говорит, вы ее нарочно засылаете под ребенка просить, то вы, говорит, есть определенно чуждая прослойка в нашем пролетарском доме.
Фарфоров, конечно, говорит:
— Я извиняюсь, об чем речь? Про что вы говорите — я чего-то не пойму.
Тогда член правления говорит про то, чего видел, и про то, чего перечувствовал, наблюдая подобное зрелище.
Тут происходят разные сцены. Происходят крики и улыбки. И все выясняется.
Тогда зовут няню. Ей говорят:
— Как же так можно? Вы что — обалдели? Или вы ненормальная и у вас в голове не все дома.
Няня говорит:
— В этом пороку нет. Так ли я стою, или мне сердобольные прохожие в руку дают. Я, говорит, прямо не пойму, об чем разговор. Ребенок через это не страдает. И, может, ему даже забавно видеть такое вращение людей вокруг себя.
Фарфоров говорит:
— Да, но я не хочу своему ребенку присваивать такие взгляды с детских лет. Я не дозволю вам производить такие действия.
Мадам Фарфорова, прижимая своего ребенка к груди, говорит:
— Нам это в высшей степени оскорбительно. Мы вас выгоняем со своего места.
Цаплин говорит:
— А я как член правления скажу: вы всецело правы выгнать эту бешеную няньку.
Старуха говорит:
— Ах, подумаешь, до чего испугали! Нянь нынче не очень много — меня, может, с руками оторвут. А я под вашего щенка едва трешку зарабатывала, а уж упреков не оберешься. Я от вас сама уйду, поскольку вы какие-то бесчувственные подлецы, а не хозяева.
После этих слов Фарфоров, рассердившись, накричал на нее и даже хотел из ее слабого тела вытряхнуть старческую душонку, но член правления ему не разрешил. После чего ее с позором выгнали. Так она и ушла, и рекомендации не взяла, и неизвестно, куда поступила. Но, наверное, она снова где-нибудь нянчит младенца и под него подходяще зарабатывает.
Наверное, ей до зарезу нужны деньги, иначе прямо трудно объяснить ее поведение. А на что ей деньги этого я прямо не пойму. Старуха сыта, одета, валенки имеет, жалованье получает, это прямо ее какой-нибудь каприз и, главное, наверное, прежнее мелкобуржуазное воспитание, бессмысленная тяга к деньгам и неправильное мировоззрение.
Я еще понимаю, если у нее есть какая-нибудь благородная цель. Вот если бывает цель, тогда я могу снисходительно отнестись к подобным фактам в смысле доставания денег.
И я однажды, как мы сейчас увидим из следующего рассказа, весьма снисходительно и терпимо отнесся к подобному случаю, о котором мы имеем намерение вам рассказать сейчас.
МЕЛКИЙ СЛУЧАЙ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
Стою я раз в кино и дожидаюсь одну даму.
Тут, надо сказать, одна особа нам понравилась. Такая довольно интересная бездетная девица. Служащая.
Ну, конечно, любовь. Встречи. Разные тому подобные слова. И даже сочинения стихов на тему, никак не связанную со строительством, чего-то такое: "Птичка прыгает на ветке, на небе солнышко блестит… Примите, милая, привет мой… И что-то такое, не помню, — та-та-та-та… болит…"
Любовь в этом смысле всегда отрицательно отражается на мировоззрении отдельных граждан. Замечается иной раз нытье и разные гуманные чувства. Наблюдается какая-то жалость к людям и к рыбам и желание им помочь. И сердце делается какое-то чувствительное. Что совершенно излишне в наши дни.
Так вот, раз однажды стою в кино со своим чувствительным сердцем и дожидаюсь свою даму.
А она, поскольку служащая и не слишком дорожит местом, — она любит опаздывать. На службе-то, конечно за это строго. Ну, а тут она знает за два опоздания ее ре уволят. Вот она и отыгрывается на личной почве и на гуманных чувствах.