Голубая лента
Шрифт:
«Сегодня я ее увижу!» — подумал Кинский, поднимаясь.
Часть вторая
Погода со вчерашнего дня совсем переменилась. Дул ветер. Волны гневно перекатывались под серыми, низко нависшими облаками. Казалось, и тучи и волны бегут к горизонту в погоне за светящейся полосой, напоминавшей прозрачный черный фарфор. Это уж было подлинное лицо Атлантики! Яростные темно-зеленые валы вздымались и бурлили, образуя колышущиеся горы; по их склонам, подобно ледниковым ручьям, кипя, низвергалась белая пена, и ветер клочьями уносил ее
«Космос» содрогался всей своей громадой и, грохоча, медленно раскачивался. Его нос, точно острый бур, беспощадно буравил волны, подбрасывая вверх огромные водяные глыбы, а ветер бомбил корабль бомбами пены.
На самой верхней палубе, укрывшись от ветра за радиорубкой и закутавшись в пальто, сидели Ева и Вайт. Они молчали, лишь изредка обмениваясь словом. От сильного ветра у Евы горели щеки, а волосы буйно разметались и, вихрясь, то и дело взлетали вверх, словно пламя факела.
Со счастливой, взволнованной улыбкой она задумчиво смотрела на море. Вот и этот концерт уже позади, а впереди целых две недели полнейшего безделья и восхитительного покоя. И Вайт подле нее!
— Чайки! Смотрите-ка, Вайт, чайки! — вскрикнула Ева. — Они опять здесь!
Под темными облаками трепетали снежно-белые крылья чаек, их алчные, пронзительные крики неслись над кораблем.
— Какое же сильное, смелое сердце бьется в этих маленьких существах, если они отважились так далеко следовать за пароходом! Скажите, Вайт, а как они потом найдут скалу, на которой ютятся их гнезда?
Вайт улыбнулся, этого он не знал. Каждое слово, каждый возглас Евы счастьем отзывались в его сердце. Он смотрел в ее ясные, вспыхивающие восторгом глаза и не в силах был оторвать взгляда от ее лица, от ее стана, словно сегодня впервые увидел ее. Этот высокий, выпуклый лоб, крупный, гордый нос, эти полные, четко очерченные, всегда чуть влажные губы! Нет, никто не мог бы описать прелесть ее губ.
У нее было тонкое лицо, и вместе с тем в нем чувствовалось нечто крестьянское, какая-то беспредельная простота и скромность. Сейчас, когда она запрокинула голову и приоткрыла рот, наблюдая за чайками, жадно кинувшимися вниз на добычу, глаза ее сверкнули сталью. В эту секунду она сама была словно чайка, свободная и отважная, как они. И вдруг она вскрикнула — пронзительно и алчно, точь-в-точь как чайка.
«Это самый счастливый день в моей жизни, — думал Вайт, исполненный какой-то спокойной торжественности. — Море — ветер — чайки — и Ева! Быть может, никогда в жизни я не испытаю больше такой полноты счастья».
Долгие месяцы он мечтал об этом путешествии. По ночам, в тишине, он предвкушал блаженство этой поездки вдвоем, — и вот он здесь, рядом Ева, все сбылось так, как ему грезилось. Они одни, никто не нарушает их покой, — тысячи миль отделяют их от знакомых и всяческих условностей, всё оказалось прекрасней, чем в самых смелых его мечтах.
И вдруг сквозь серую пелену моря и мчащихся облаков он увидел в ярком свете путь своей жизни. Неужели он один из избранных, которых жизнь хочет осчастливить? Он не сомневался в том, что Ева любит его.
Ева попыталась укротить пляшущий вихрь своих волос и придвинулась поближе к стене, чтобы надежней укрыться от ветра. Она клубком свернулась в кресле и взглянула на Вайта, — видимо, ей захотелось поговорить.
— Вы мне еще совсем ничего не рассказали о своей матушке, Вайт, — начала она.
— Ведь я передал от нее привет.
— Конечно, но и только? Надеюсь, ваша матушка здорова?
— Да, спасибо, Ева.
И Вайт рассказал о своей матери, которую боготворил так же, как и она его.
— Когда я приехал в Гайдельберг, мама только что вернулась из Санкт-Антона, где ходила на лыжах, она выбирала самые головокружительные трассы. А теперь сидит над картой Англии. Этим летом она хочет отправиться на автомобиле в Шотландию.
Госпожа Матильда Кранах была маленькая, подвижная, необычайно жизнерадостная женщина с седыми волосами, которая в любом виде спорта могла еще поспорить с двадцатилетними. Она мастерски играла в теннис, превосходно плавала, по утрам ездила верхом, а после обеда сама водила автомобиль. Ежедневно она вставала в шесть часов утра (о, как Ева завидовала ей!) и до десяти — одиннадцати вечера беспрерывно была чем-либо занята. Ева любила эту женщину с сединой в волосах и молодым сердцем и восхищалась ею. Она видела в ней не мать, а, скорее, старшую сестру Вайта, непрестанно заботящуюся о его благополучии.
Вайт с увлечением говорил о своей матушке, и это увлечение шло к нему. В эти мгновенья он казался совсем мальчиком. Как прекрасно, когда сын с такой влюбленностью говорит о матери! Не столь уж часто это бывает в жизни.
— Продолжайте, Вайт, — попросила Ева. — Расскажите о себе, о своих планах, о своей работе. Вы ведь еще ни словом не обмолвились о себе!
— Это не столь важно, — улыбаясь, ответил Вайт, — у нас впереди еще достаточно времени.
Ева любила беседовать с Вайтом. Он был серьезней, чем большинство мужчин его возраста, часто улыбался, но смеялся редко, не любил шутить.
Еве приятно было смотреть, как ветер треплет его русые волосы. Он был красив. У него были простые, ясные и одухотворенные черты идеалиста, даже мечтателя, и все-таки он прочно стоял на ногах, живя жизнью, исполненной деятельности и ответственности. О, Ева это понимала. В нем не было суетности, нервозности, непостоянства, вопреки своей молодости он производил впечатление человека редкой внутренней гармонии и уравновешенности. Взгляд его был чист и ясен. Он принадлежал к типу мужчин, которые поздно пробуждаются. Вероятно, до сих пор идеалом женщины ему представлялась мать. Возможно, поэтому у него и не возникало желания заглядываться на других женщин. Во всяком случае, Ева была убеждена, что он еще никогда не был по-настоящему влюблен. Возможно, пока Ева не вошла в его жизнь, он любил только мать. В нем была какая-то сдержанность, и Еве это импонировало.
Новая фабрика в основном уже построена, рассказывал Вайт. Новая лаборатория тоже. Его лаборатория! Он предвкушает, как летом, вернувшись из поездки, сразу возьмется за ее оборудование. Он наконец добился того, что к коммерческой стороне предприятия не будет впредь иметь никакого отношения и сможет целиком заняться научными исследованиями.
Отец Вайта, старый Пауль Кранах, в молодости был простым слесарем. Потом он обзавелся авторемонтной мастерской, сам стал изготовлять батареи, аккумуляторы, карбюраторы. Он начал дело с пятью слесарями, теперь же на предприятиях Кранаха в Гайдельберг-Маннгейме занято две тысячи рабочих, а вскоре там будут работать четыре тысячи. Их продукция расходится по всему свету.