Голубая роза
Шрифт:
Это частое явление, на самом деле. Меня, например, прописали однажды по несуществующему адресу, а когда я указала работницам паспортного стола на ошибку, они исправили её, выдав новый паспорт под другой фамилией, с отметкой о вступлении в брак. Я смотрела в глаза этим девушкам – паспортисткам – точно зная, что они меня не видят. Первый раз они ошиблись бог знает по какой причине, а второй раз из страха, что вскроется первая ошибка…
Притом, что паспорт – главная анкета любого землянина, чем как не рукописью писателя в мундире паспортистки можно считать тот мой паспорт? Нет сомнения, стороннего наблюдателя как синоним объективного
Вот почему, по-моему, история, чья бы то ни было, и любая, даже «объективно-анкетная», рассказанная не субъектом истории, но сторонним наблюдателем сравнима… с пенным гребнем волны, состоящей из неучтённых несчётных, неисчисляемых обстоятельств, штрихов, деталей и факторов.
Пенный гребень, как известно, это воздух, миллиарды пузырьков в тонкой водной оболочке. Пузырёк лопается и остаётся микрочастица воды, которая тут же сливается с неисчисленными, потому неучтёнными обстоятельствами. В то же время, пена создаёт некий образ, несёт определенную информацию, и, как бы ни был мал лопнувший пузырёк, итогом, история приобретает новый оттенок.
Потому, чем больше историй по одной теме мы знаем, тем выше шанс составить сколько-нибудь верное мнение о том, что же на самом деле представляли из себя, в определенный промежуток времени, тот человек, та личность, то событие, на котором мы сосредоточили внимание.
Вместе с тем, даже ознакомившись с миллионом историй по одной единственной теме можно остаться ни с чем, как ни с чем остаётся курильщик, полагающийся на трубку Рене 3 . Хотя, всякий знает, Всевышний легко может материализовать ту трубку до состояния пригодного для курения, равно как через лопнувший в пене пузырь открыть подлинное знание о том, что было на самом деле и что в последствии получило название «История».
3
Речь идёт о картине Рене Магритта «Вероломство образов».
Если история – любая – всего лишь пена, и потому к ней нелишне приступать с вопросом, насколько она верна, не справедливо ли с таким же вопросом читать – чьи бы то ни было, и любые, даже «научные» – трактаты о том, что такое душа, дух, или то, что в нас?..
Один миллион книг в единицу времени предлагает известная издательская платформа, и этот миллион – только часть созданного человеком за всю историю письменности, ? при том, что за всю свою историю мы написали 129 864 880 книг. Плюс к этой цифре: мы пишем, примерно, 1,7 млн. книг в год, или 4600 книг в день! ?
По статистике, около половины из зависшего на упомянутой, но не названной, цифровой платформе миллиона составляют тексты, повествующие о том, что такое душа, дух, «я», как с ними – с этим, тем – управляться, чтобы влиять, или не влиять, намагничивать – размагничивать себя и остальной мир.
Хотя, если подумать, разве не весь этот миллион о душе и том? Просто один автор прямо пишет о душе – духе, том, что в нас, – в то время как другой пишет о пресмыкающихся или приматах, летающих тарелках или тракторах. Но кто из нас, читая повесть о крокодилах, не почувствует душу автора той повести, не просчитает его ценности, отношение к объекту исследования?
То есть, получается, даже описывая жизнь крокодилов, человек пишет… о себе; сообщая, сколько месяцев или лет провёл наблюдая рептилий в естественной среде обитания, какие цели ставил, какие задачи решал, составляя библиографию, автор сообщает нам о том, что ценно для него, открывает завесу над тем, что невидимо обычным глазом, что внутри, что есть-нет.
А если кто-то пишет не о видимых объектах, но о душе?
Это сколько живых исследований в среде обитания нужно провести, и сколько учесть написанного («лиственно-сорного», неживого) автору такого исследования? Но разве есть кто-нибудь, кто способен учесть все, что написано человеком?
Но если мы не можем учесть всей информации, всех нюансов, может быть разом отринуть «всё знание», сжечь все книги до единой? Потому что все писатели – сто процентов! – психи; все сторонние наблюдатели, даже паспортисты, даже учёные, все до единого – тоже психи, потому что тоже писатели!
Скинуть всё, сжечь к чёртовой бабушке, и посмотреть хоть раз незамутнённым глазом?
Но способны ли мы отринуть всё и разом, и смотреть? Пробраться, так сказать, в сияющий чертог Мастера…
Миллионы написанных нами книг – как те листья на глади лесного пруда, мешают увидеть источник. Мешают, с одной стороны, а с другой – как без них?
Но живут же без книг олени! И крокодилы тоже живут. И смертность среди них не выше, чем среди людей, и условия жизни не хуже…
Недавно решила посмотреть популярный фильм о пробуждении. Мне казалось, люди, взявшие на себя ответственность вещать о том, точно знают, о чём говорят. Но, в какой-то момент, они – ёлки зелёные – назвали коан загадкой без отгадки…
В связи с этим вопрос: если вычленить из многомиллионного массива написанного – и отснятого! – всё, созданное людьми с квалификацией тех документалистов, сколько всего книг останется человеку?..
Вопрос этот – важный для меня – объясняет мою творческую медлительность. Ещё в раннем возрасте я осознала и ответственность за слова – так и хочется сказать «за базар», – и нулевую вероятность, что мои тексты, после гипотетической люстрации некачественных продуктов интеллектуального труда, окажутся в списке достойных доверия источников. Понимая минусовый шанс войти в приличные рейтинги, несмотря на многократное принуждение к творчеству со стороны моего гения и обстоятельств жизни, долгое время я отказывалась писать…
Не знаю смогу ли передать словами, как ангелы – или гении – умеют убеждать. Скажу только, что итогом убедили. Тогда, поразмыслив над тем, что конкретно я могу добавить к уже сказанному, написанному человечеством ранее, пришла к единственно возможному выводу – раз уж мне непременно должно писать, со всей честностью на какую способна, буду описывать то, что никто кроме меня не видит, не знает, и не узнает; то, что ни один сторонний наблюдатель никогда не сможет зафиксировать ни в одной анкете; и то, что уйдёт вместе со мной, если не возьмусь за ум и не осознаю собственную исключительную ценность; иными словами – буду освещать жизнь моего духа, души, омута, пруда, или того, что есть во мне есть-нет…