Голубица в орлином гнезде
Шрифт:
– Все ли было честно сделано? – спросила мать вполголоса.
– Мама, если Йовст положил хворосту в реку, это уж не моя вина.
– Что я слышу? – вскричала фрау Кунегунда, возвратившаяся из кладовой, куда спрятала различные пряности, в то время очень ценные. – Как ты смеешь упрекать и пугать молодого барона, также как уж успела запугать Фриделя?
– Мать моя имеет право говорить со мной! – сказал Эббо.
– Да, и подавлять в тебе рыцарский дух своими глупыми жалобами!
– Господь знает и Эббо знает также, – отвечала трепещущая Христина, – что если бы дело шло об истинно рыцарском поступке, я бы первая похвалила его!
– Как, дура горожанка, ты смеешь судить о храбрых подвигах старого дворянского рода.
И старая баронесса подняла руку с намерением ударить невестку, но Эббо схватил ее за обе руки.
– Остановитесь, бабушка! А вы, матушка, не бойтесь ничего, – прибавил Эббо.
Изумление заменило гнев у фрау Кунегунды, когда Эббо посадил ее на стул, сказав:
– Знайте вы все, сколько вас тут ни есть, что я ваш господин и властитель; точно также моя мать госпожа замка. Чтобы все ее приказания были исполняемы, какими бы они ни были.
– Так и надо, господин барон, – сказал Гейнц. – Баронесса Христина – наша милостивая и возлюбленная госпожа. Да здравствует баронесса Христина.
Почти все слуги присоединили сюда свой голос.
– И помните, – продолжал Эбергард, – что она здесь полная властелинша, и чтобы никто, никогда не смел чем-либо нарушить почтения к ней. Слышите вы, бабушка?
Старая баронесса сидела в кресле, не отвечая ни слова. Христина, почти испуганная этим молчанием, готова была знаком сказать сыну, чтобы он сказал ей несколько утешительных слов; но в эту самую минуту Эббо настойчиво переспросил, где его брат.
– Фридель! Да разве его с тобой не было?
– Нет я его не видел вовсе.
И Эббо бросился на лестницу, призывая брата, потом приказал людям искать его на горе, и сам хотел следовать за ними. Но Христина удержала его.
– О, Эббо! Как же ты пойдешь? Теперь ночь, а скалы так опасны.
– Матушка, я не могу оставаться.
И, обвив руками шею матери, он шепнул ей:
– Матушка, мы поссорились с Фриделем! Виноват я.
Тронутая выражением голоса молодого человека, Христина отпустила его, но проводила до последней ступеньки лестницы.
Светлое, голубое небо начинало усеиваться звездами; вдруг безмолвие ночи было нарушено пронзительным криком, раздавшимся на горе. Эббо вздрогнул и отвечал таким же криком; вслед за ним, послышался до того пронзительный и продолжительный крик, что принять его за эхо было невозможно.
– Это около Красного Гнезда, – сказал Ганс.
– Он верно был у Птамарганского озера, – сказал Эббо, еще раз закричав в надежде, что ответ воспоследует ближе; но звуки голоса доказывали всем людям опытным, что Фридель звал на помощь.
– Нет никакого сомнения, – сказал испуганный Эббо. – Он попал на те скалы, куда упал прошлое лето раненый олень.
Христина вскрикнула от ужаса.
– Не бойтесь ничего, баронесса, – сказал ей Гейнц. – Так раненые не кричат; барон Фридель так благоразумен, что подождет, если убедится в невозможности идти дальше в потемках.
– Я его найду, – сказал Эббо и начал кричать так, чтобы дать понять брату, что к нему идут на помощь; а ответные крики Фриделя успокоили мать.
Вооружившись длинной веревкой и несколькими светильниками, Гейнц и двое из слуг приготовились отправиться на поиски. Христина умоляла Эббо позволить ей следовать за ними до тех пор, пока присутствие ее не будет мешать идти далее. Эббо подал ей руку, а Гейнц поднял светильник так, чтобы осветить извилистую тропинку, которая в сущности не была очень крута, но Христина никогда не решилась бы пройти по ней днем, если бы видела пропасть, зиявшую внизу. Дошли до высоты, где дул свежий ветерок, и Эббо, указав рукой на темную массу, увенчанную голой остроконечной скалой, которая, казалось, терялась в небе, остановился и сказал:
– Вот тут озеро. Не трогайтесь с места!.. Фридмунд, – закричал он, употребив теперь имя брата вместо призывного крика.
– Сюда, в эту сторону… под Красным Гнездом, – ответил Фридель.
Все пошли вдоль скал, окаймлявших озеро и дошли до основания скалы, составлявшей верхнюю точку Орлиной Лестницы.
Голос Фриделя раздавался как будто под ними.
– Я здесь, здрав и невредим, – кричал он, – только было так темно, что я не решался ни подниматься, ни спускаться.
Шнейдерлейн объяснил ему, что сейчас ему бросит веревку; он должен ею обвязаться и таким образом может безопасно спуститься со скалы. Минуту длилось тревожное ожидание, наконец светильник осветил лицо молодого человека, появившегося со словами:
– Как! Мать здесь!
– Ах, Фридель, где это ты был? Что у тебя в руках?
Фридель показал хорошенькую головку беленького козленка.
– Где это ты взял, Фридель?
Он указал рукой на скалу, говоря:
– Я лежал на берегу озера, вдруг орлица пролетела надо мной так близко, что я увидал в ее когтях этого бедного козленочка и слышал его жалостные крики.
– Так ты был у самого гнезда, у недоступного гнезда? – вскричал изумленный Эббо.
– Это все вздор. Если влезть на первую вершину, там уж не так трудно, как думают. Только я дождался, пока орел и орлица опять улетели.
– И ты отнял у них добычу? А орлята?
– Ах, – сказал Фридель почти сконфуженным голосом, – это были два орленка; мать покинула их на минуту, и я не решился повредить им; так что я взял только козленка и несколько перьев для своей шапочки. Тем временем солнце село, и вскоре я не мог разглядеть дороги. Когда я заметил, что потерял тропинку, то подумал, что мне лучше всего засесть в какой-нибудь расщелине и ночевать там. Я боялся только, что мать будет беспокоиться. И вдруг она здесь!
– А, Фридель, – сказал Эббо, – ты хотел доказать мне, что я напрасно упрекнул тебя в трусости.
– Нет, брат, я об этом совсем забыл, также как и ты забыл те слова, которые тебя рассердили. Я хотел только спасти козленка. Мне кажется это козленок старухи Рики.
Христина обняла обоих сыновей, и все возвратились в замок, не делая ни малейшего намека на происшествия этого дня. Только когда перешли дверь Христина слышала, как Фридель грустно сказал брату:
– Мне кажется я сделаюсь священником.
Эббо ничего не отвечал; но Христина поняла, что Фридель хотел этим показать брату, что разбой будет поводом к их расставанью. Увы! Неужели же наступило время, когда братья не могли более идти по одной дороге?