Голубица в орлином гнезде
Шрифт:
Но Эббо стало так прискорбно думать, что молодой и миролюбивый Фридель подводится этим под одну категорию с его изменником-убийцей, что был готов роптать на святотатство, когда строгий взгляд Максимилиана напомнил ему, что уступки должны быть обоюдны.
Он овладел собой настолько, что проговорил:
– Я тоже согласен!
– И, в знак примирения, я рву здесь все письма Адлерштейна, содержащие в себе вызовы на поединки, – сказал Шлангенвальд, предъявляя все старые пергаменты с подписями двух последних Эбергардов Адлерштейнских, с приложенной к каждому из них большой печатью с изображением орла.
Подобная же связка, взятая из архива Адлерштейна, была положена поблизости от Эбергарда. Он взял ее, и оба рыцаря, вооружившись кинжалами, разрезали все эти старые документы, к немалому огорчению будущих собирателей древностей, и затем бросили их в огонь.
– В заключение, преподобный отец игумен, – сказал Максимилиан, – скрепите это счастливое христианское примирение святой жертвой мира!
Подобные примирения были тогда делом очень обыкновенным, но, к сожалению, они бывали часто лишь пустой шуткой.
На этот раз, однако, оба участника были люди, понимающие всю святость обета, данного перед Богом.
Смущенный и взволнованный вид Эббо составлял резкий контраст с положительным видом рыцаря Тевтонского ордена, соблюдавшего внешний обряд с твердой решимостью свято исполнить данное им обещание.
Максимилиан сам прислуживал священнику во время обедни, что он вообще любил делать. Когда оба рыцаря причастились, они присягнули на братскую дружбу и дали друг другу поцелуй мира.
Согласно обычаю, по окончании обряда, примирившиеся враги должны были вместе разговляться. Для этой цели была приготовлена закуска, состоящая из хлеба и вина. Император старался придать разговору задушевный тон, как вдруг пришли сказать, что с полдюжины всадников пробираются к замку ближним путем и, вслед за тем, явился предвестник с известием о скором прибытии барона Адлерштейн-Вильдшлосского и баронессы Теклы.
Сэр Казимир и его конвой пробыли почти всю ночь в дороге, и остановились для краткого отдыха в гостинице в окрестностях Ульма. На следующее утро, Казимир отправился один в монастырь, где, ответив коротко и решительно на все доводы игуменьи, потребовал, чтобы ему отдали дочь.
Христина сошла вниз, чтобы принять ее. Удовольствовались тем, что сняли с маленькой Теклы ее дорожный салоп и пригладили ее прекрасные, белокурые волосы, на которые новая мать возложила миртовый венок, сплетенный ее собственными руками, не отвечая на вопросы удивленного ребенка иначе, как ласками и внушением быть послушной и покорной.
Бедную маленькую Теклу снесли наверх, в комнату Эббо. Но она была так напугана и смущена, что не узнала того, кто был некогда предметом ее детского восхищения.
– Где же красивый молодой рыцарь? – спросила она. – Разве какая-нибудь дама хочет постричься в монахини?
– Вы сами похожи на маленькую монахиню, – сказал ей Эббо, потому что одежда ребенка имела вполне монастырский покрой.
Но видя, что девочка спрятала свое лицо на груди Христины, он прибавил более ласковым голосом:
– Вы говорили когда-то, что хотели быть моей женой?
Текла узнала его наконец, но скорей по звуку его голоса, чем по его бледному лицу. Но прежде, чем успела ответить, вошел нетерпеливый Максимилиан в сопровождении настоятеля; тот открыл свою книгу и спросил обручальные кольца. Эббо взглянул на Казимира, и тот признался, что совсем забыл о них.
– Мы не богаты драгоценными камнями, – сказал Эббо таким добродушным тоном, что его маленькая невеста вполне оправилась и успокоилась.
Христина взглянула на кольцо, подаренное ею ее Эбергардом, но расстаться с ним значило как бы отречься от надежды, питаемой ею с некоторого времени. Со своей стороны, Максимилиан, поглядев на свои руки, сказал:
– К сожалению, у меня одно только кольцо.
То было бриллиантовое кольцо, присланное ему Марией Бургундской в знак ее верности и с призывом на помощь после смерти ее отца.
Сам сэр Казимир не сохранил залога своего несчастного брака. В этом безвыходном положении император, схватив свой кинжал, стал вынимать им некоторые кольца из массивной цепи его охотничьего рога.
– Вот, – сказал он, – маленькой невесте это будет наверное впору; а что касается вас, барон, то вот и побольше для вас. Золотых дел мастер отделает и увеличит их, смотря по надобности. А теперь, отец игумен, начнем во имя св. Губерта.
Тотчас же началась божественная служба. Благодаря религиозному воспитанию, латинских молитв и присутствия священника было достаточно для сосредоточения мыслей Теклы.
Странное было венчание, совершаемое в этой высокой комнате, между этим бледным молодым человеком с серьезным выражением лица, и этой маленькой девочкой, поставленной на табурет рядом с ним.
По окончании обряда были составлены два акта о бракосочетании Эбергарда, барона Адлерштейнского с Теклой, баронессой Адлерштейн-Вильдшлосс-Фельзенбахской, и подписаны аббатом, императором, графом Данкварт, отцом и матерью молодых супругов. Один экземпляр вручили аббату, а другой должен быль храниться в архивах дома Адлерштейнского.
Потом, как бы в довершение обряда, император нагнулся к маленькой новобрачной, чтобы поцеловать ее; но Текла, как избалованный ребенок, ускользнула от царской ласки и подняла руку, будто приготовлялась нанести удар.
Максимилиан засмеялся и сказал с иронической важностью:
– Приберегите эту милость для вашего супруга, сударыня! Прощайте, любезный барон! Желаю, чтобы эта маленькая ручка была всегда так же нежна и мила, как теперь, и не вооружалась бы когтями медвежьей лапы.
После этого, в первый раз услышали об императоре, и снова заговорили о нем, когда он прислал итальянских книг для барона Эбергарда и огромный пакет для маленькой баронессы; в пакете этом была великолепная медвежья шкура с головой и лапами, с рубинами, вместо глаз, и с позолоченными когтями.
ГЛАВА XXVII
Старое железо и новая сталь
Блестящее солнце раннего лета скрывалось за пригорком, и золотистый ручеек Браунвассера весело подпрыгивал по своему каменистому руслу, извивался между скалами и под громадной аркой моста, переброшенного через него и красовавшегося во всем своем архитектурном величии.
Немного подальше прогалина, расположенная у подошвы горы, открывала вид на некоторые избушки и представляла взорам толпу работников, занятых постройкой мельницы, вероятно для того, чтобы воспользоваться водопадом, стремящимся с соседней горы. На левом берегу виднелись стены маленькой церкви; шум колотушки и долота повторился горным эхом.