Голубиное детство, или Слово пацана
Шрифт:
– Кушайте. Голодных домой не отпущу.
На крыше дома ворковали голуби. Каждый голубь уже выбрал себе подружку, и теперь крутился вокруг возлюбленной, пытаясь согнать ее с конька к летку. Гнал на гнездо.
– А у нас пара ну никак на гнездо не идет, – посетовал Санька.
– А в зерно молодую крапиву добавляли? – присел рядом дедушка.
– Нет, – ответил Олег.
– Так ошпарьте её кипятком, а опосля покрошите прямо
Вышла бабушка Олега. Присела рядом.
– Ну что голубятники? Все никак не бросите свое увлечение? Поглядите, что ни голубятник, то тюремщик. И вас таже участь ждет, коли за ум не возьметесь.
– Деда Илья ведь не тюремщик, а голубей держит, – возразил Олег.
– Ну дед у нас тоже бы в тюрьму угодил, но война началась. Зашел как-то молоденький участковый к нам в хату. У одного еврея голубей украли. Так он начал шарить, по чуланам, да под койкой. Я возьми, да и брякни, – ты там что ищешь, не тобой кладено, не тебе и шарить!
Участковый же, меня скверными словами окатил: – молчи такая разэтакая! Ну тут дедушка твой взял его за грудки, да и выбросил вместе с рамами в окошко. Тот за подмогой убежал.
Раздался смех деда Ильи, – тогда они в кутузку меня укутали. А утром война началась. Завод бомбили Мелитопольский, пока милиция тушила, я и убёг. Служил-то я срочную до войны шофером на бензовозе в авиационном полку, туда и подался. Вот так всю войну на бензовозе и проездил. Пятая Воздушная Армия, бомбардировочная эскадрилья.
– Вы до Берлина дошли? – восхищенно спросил Санька.
– Нет, до Будапешта и Вены. Берлин в другой стороне оказался. Не по пути, – усмехнулся дед.
Бабушка покачала головой и поведала мальчикам: – А вот отца твоего вместе с братом, чуть румын не расстрелял. Они дедовых голубей спрятали в яме на огороде. А румынский офицер, что в соседнем дворе квартировал, приметил мальчишек, когда они туда лазили. Думал, что окруженцев прячем. Пришел, а там голуби. Голубей и радиоприемники приказано было сдать в комендатуру. За мальчиков немец заступился, что у нас в хате поселился. Ушел тогда румын не соло нахлебавшись. А вообще румыны больше немцев зверствовали, звери были лютые. Дядя Лёва с мальчишками как-то залезли в грузовик, и украли рождественские подарки. Немцы их поймали. И заставили работать при комендатуре, дрова колоть, котлы мыть. Каждое утро приходил солдат с ружьем и забирал дядю Лёву на работу. Неделю так было. А на следующую солдат не пришел, и хлопчики сами пошли, там же в обед кормили. А их прогнали, типа всё, капут, отработали. Пошли вон. Я к чему, был бы румынский грузовик, расстреляли бы дядьку твоего.
Бабушка вздохнула, и повеселев добавила, – а когда Илья с фронта вернулся, я от радости слова не могла сказать. Здоровый, руки-ноги при нем, да еще с огромным чемоданом в руках. Ну, думаю, ситец, парча какая, а дед чемодан открыл в хате, а там голуби сидят, и весь чемодан в помете. Он оказывается у румына на разъезде отобрал, когда эшелон с техникой домой ехал, и в своем бензовозе привез на родину. Все солдаты швейные машинки везли, а наш Емеля – голубей припер.
– Мели Емеля – твоя неделя, – отозвался дед
Дед Илья, показал на крышу, – вон они, красные-белохвостые, дети тех, которых я из Румынии привез. Их еще Мелитопольскими звали. До войны в Мелитополе такую породу мало кто держал, в основном евреи. Добрая и дорогая была бес-кружная птица. Стояла в небе стаями, взгляд не отвести. Были с полетом бабочки, были с полетом жаворонка. А как оккупанты пришли, так евреев стали семьями расстреливать. Ну а имущество их по румынам, венграм и полицаям растаскивалось. Говорят четырнадцать тысяч людей расстреляли они. И столько же угнали на работы. Я уходил на войну в городе семьдесят тысяч населения жило, а вернулся, осталось всего-то двадцать, наверное. Голод, руины. Малым Сталинградом тогда Мелитополь называли. Вот мы с бабкой и уехали в Казахстан, а тут и целина началась. Я дом поставил, и за голубями потом съездил, которых на передержку брату оставлял.
Олежка присмотрелся к белохвостым. Вроде голуби как голуби, а целая история с ними связана.
– Голубей, когда у меня своровали, я пошел до блатных, рассказал, что дОроги они мне очень. Ночью шпана мешок высыпала через забор. Встал я утром, а голуби по огороду бегают. Вернули стало-быть. Есть понятия еще у людей. Но пришлось ведро гвоздей с автобазы унести в пивнушку, в знак благодарности, – закончил рассказ дед Илья.
Пивнушка « Голубой Дунай» была центровой, там собирались все кто жил на Свердлова.
Олег взял у дедушки солдатский вещмешок и пересыпал в него грязное зерно, собранное с обочины, надев лямки вещмешка за плечи.
Санька же чистое зерно засыпал в мешок, прикрутив его проволокой к багажнику своего велосипеда.
Выкатив велосипеды из калитки, Саня с Олежкой поехали домой.
– Ох и погубят голуби их, пропадут в лагерях их невинные души, – вздохнула бабушка, закрывая калитку.
– Типун тебе на язык, накаркаешь старая. Славные хлопцы, эти на дурное дело не пойдут, – возразил дед Илья.
***
У Олега на раме висел бардачок от велосипеда ПВЗ. Бардачок был узкий и глубокий. Не то что с УРАЛА, в который кроме ключей ничего положить было нельзя. В бардачке вместе с ключами лежала большая отвертка с деревянными накладками по бокам на ручке. Эту отвертку шофера даже иногда использовали вместо зубила. Батя купил на свой ИЖ-56 новые камеры, и Олег со старых скрутил алюминиевые колпачки, которыми очень гордился. Дал он два колпачка и закадычному другу. Вот эти-то колпачки и чуть не сыграли злую шутку в судьбе двух товарищей.
Проезжая мясокомбинат, и уже близко к повороту на завод ЗИМ и Капай, то есть к безопасному для корешей краю, за ними увязалась стайка велосипедистов-подростков. Ничего хорошего встреча не сулила. И друзья нажали на педали. Но силы были не равны, уставшие товарищи, и местная шпана, которая просто так каталась по улице. Их догнали. До Капая оставались считанные метры.
Конец ознакомительного фрагмента.