Голубка в клетке
Шрифт:
Завязалась милая болтовня о тех разнообразных пустяках, которые больше всего интересуют девушек: что ставят в театре, кто сколько проиграл в казино, кто оплачивает счета актрисе X., что затевает Бисмарк... то бишь я хотел сказать, Монастерли...
Петер все ближе подвигал свой стул к стулу Эстер. Путешествием вокруг стола нельзя пренебрегать! Они доставляют самые приятные путевые впечатления.
Сначала Петер скатал шарик из хлебного мякиша. Это был первый снаряд. Амур, я имею в виду античного Амура, работал
Эстике зажмурила свои красивые глазки, когда он бросил в нее катышек, и улыбнулась.
— Вижу, что вы больше не сердитесь.
— Я и не сердился на вас, поверьте.
— Тогда почему вы повесили нос?
— Потому что я был зол на самого себя.
— Неужели?
— Вы были совершенно правы, я и есть безрукий дурень.
— Не будьте столь безжалостно откровенны.
— Не будь я ослом, я поцеловал бы вас, когда вы обняли меня за шею.
— Ах! Ну, право же, какие вам приходят в голову глупости!
— Всю жизнь я буду с горечью вспоминать об этом своем промахе.
— Бедный, несчастный! — шутливо отозвалась Эстер. — Не положить ли вам еще кусочек сахару в кофе?
— Пожалуйста...
Эстер достала щипцами кусочек сахару из серебряной сахарницы и с игривой миной уронила его в чашку.
Это было лишь краткое мгновение: пухлая красивая ручка мелькнула над плечом Петера; глаза его впились в восхитительно пышный локоток, волнующий аромат женского тела совсем одурманил ему голову — и он укусил Эстике: хотел поцеловать, но вместо этого укусил, как зверь, так что на очаровательной ручке даже след от зубов остался. Эстике взвизгнула.
— Что вы делаете? Вы с ума сошли!
— Да, — пролепетал он с пылающим лицом. — Я обожаю вас. Эстер испуганно схватила со стола колокольчик и потрясла им.
Дядя Дани встрепенулся и, протирая глаза, пробормотал:
— Голосуем?
Ему почудилось, что он в парламенте и председательствующий звонком объявляет голосование.
В комнату торопливо вошел старый гусар.
— Чего изволите?
Губки Эстер подергивались от возмущения. Петер закрыл глаза, словно преступник, и ждал, когда девушка произнесет с негодованием: «Янош, проводите этого господина».
Эстер колебалась; она суетливо огляделась, затем, немного успокоившись, произнесла:
— Прошу вас, дядя Янош, соберите, пожалуйста, спички. Просто счастье, что, отдергивая руку от Петера, она задела
Дядя Дани недаром был хитрым фискалом: очнувшись от сна, он внимательно осмотрелся вокруг и тотчас заметил «подозрительные обстоятельства»: глаза Эстер метали искры, щеки ее пылали, Петер выглядел явно смущенным, скатерть съехала на край, спички рассыпались. А что, если бы он увидел заложенную за спину руку Эстер со следами укуса?
— А ну, в чем тут дело? — шутливо гаркнул он. — Can is mater! [Черт побери! (лат.)] Что вы здесь натворили, ребята?
Затем, беззвучно шевеля губами, начал про себя устанавливать «состав преступления»: «Гм, уж этот мне Петер! Ну и шельма! Отведал, как готовит хозяйка, а теперь, как видно, хочет отведать и ее самое».
Это предположение подкреплялось еще и тем, что Эстер выбежала из комнаты, бросив в дверях уничтожающий взгляд на Петера, а когда Петер, уходя, пожелал проститься с нею, мадам Люси плаксиво-гнусавым голосом сообщила, что у барышни разболелась голова и она не может выйти.
Болит голова, — значит, сердится. Сердится, но не выдает, — следовательно, есть надежда.
На следующий день Петер разыскал в парламенте дядю Дани.
— Послушай, мой друг! — доверительно заговорил он. — Один обед ты уже устроил для Эстер, которая хотела со мной помириться. Теперь, прошу тебя, дай еще один обед для меня: я должен помириться с нею.
— Хе-хе-хе, — захихикал старый лис. — Сделать все можно. Можно, но только осторожно, сын мой. Даже у меня закралось подозрение, что ты хочешь расставить сети на эту голубку. Но учти, что клетка, в которой она живет, принадлежит мне, хе-хе-хе. А голубка предназначена для Пишты. Гм... Ничего нет невозможного, гм... Какую же провизию ты даешь для обеда, хе-хе-хе?
— Право свободно обманывать в счетах, — с улыбкой поддел его Корлати. Старый фискал счел этот выпад великолепным, и его большой живот так и затрясся от смеха.
Задуманный обед вскоре действительно состоялся, и Петер стал частым гостем в доме Эстер. Это бросилось в глаза даже Алторьяи.
— Послушай, дядя Дани, — как-то сказал Пишта, — поведение Петера мне что-то не нравится. Еще не хватает, чтобы он напоследок влюбился в мою невесту. Каждый раз я застаю его у вас. Что он там делает?
Старый лис пожал слегка плечами и захихикал.
— Juventus ventus! [Молодость ветрена! (лат.)] Мирятся, мой дружок, они все мирятся. Не беспокойся! Свет не видал еще таких наивных детей: вечно сердятся друг на друга, и всегда мне приходится их мирить.
* * *
В Греции было семь мудрецов и всего лишь одно кресло, в котором полагалось сидеть мудрейшему. Каждый из семи мудрецов предлагал это кресло другому. Это соадавало весьма большие затруднения.