Голубое и черное
Шрифт:
Он толкнул грузную металлическую дверь, исчез в коридоре. Все молча смотрели на Людова.
— Вы видите, джентльмены, — сказал Людов, поправляя очки, — поведение мистера Нортона говорит само за себя.
На него надвигался, грозно выставив грудь, офицер в жемчужно-сером мундире.
Предупреждаю вас, сэр, если он принесет доказательства своей невиновности, вам придется серьезно ответить за клевету.
Боюсь, сэр, ему долго придется искать эти доказательства, — ответил Людов, беря со столика свой недопитый стакан. — А мои доказательства будут пересланы в судебные органы Соединенных Штатов.
Над головами зазвенела палуба,
Офицеры авианосца выбегали из салона. К Людову подошел дирижер ансамбля.
Товарищ капитан, пора бы на бережок. Нам завтра с утра на передний край, ребятам отдохнуть нужно… Не разъясните, о чем шел разговор?
Об одном грязном деле, — устало сказал Людов. — О предателе, который продал гитлеровцам предназначенный нам груз.
Вот как? — сказал дирижер изумленно. — Не об этом ли плешивом, в штатском костюме? Что же он вплавь, что ли, удирать собрался?
Почему вплавь? — рассеянно спросил Людов.
— А вот — выстрел и гудки. Сигналы «Человек за бортом». Это он, значит, прямым курсом из салона за борт.
— Едва ли он рассчитывал куда-нибудь удрать. Просто понял, что проиграл все, — брезгливо сказал Людов.
Глава четырнадцатая
ГОЛУБОЕ И ЧЕРНОЕ
— А вы знаете, почему чайкам удается ловить рыб? — спросил меня капитан Людов. Он помолчал, глядя с легкой улыбкой, ответил сам себе: — Потому, что рыбы, по устройству своего зрения, принимают чаек за облака и, следовательно, не опасаются их.
— Но в данном случае наши разведчики отнюдь не оказались похожими на облака, — откликнулся я.
Разговор происходил на втором этаже старой школы, в комнате командира отряда особого назначения. Мои пальцы ныли от напряжения — кончалась последняя страничка заполненного торопливым почерком блокнота.
Слухи о событиях в поселке Китовый далеко не сразу дошли до сведения нашей краснофлотской газеты, так же как и все остальное, связанное с аварией «Бьюти оф Чикаго». Моряки умеют хранить секреты, а капитан Людов дал строгую инструкцию артистам ансамбля и зенитчикам береговой батареи соблюдать молчание обо всем происшедшем в дальней морской базе и на борту английского авианосца. И только много времени спустя, уже после приключений на Чайкином Клюве, рассказал мне Валентин Георгиевич и об этом удивительном подвиге североморцев.
Откровенно говоря, я был тогда немало удивлен, что мне удалось заставить разговориться этого обычно молчаливого человека.
— Вас удивляет, что в данном случае я проявил несвойственную разведчику болтливость? — как бы отвечая на мои мысли, усмехнулся Людов. — Скажу откровенно, хочется, чтобы сохранились все подробности этого необычайного дела. То, что совершили наши люди, чтобы «Красотка» не досталась врагу, может и должно стать когда-нибудь основой героической поэмы.
Он подошел к чайнику на электроплитке в углу, налил два стакана бледно-желтого чая, пододвинул ко мне раскрытый портсигар с кубиками рафинада.
— И едва ли нуждается в уточнении, что все записанное вами сейчас придется пока спрятать в надежный архив, хотя здесь и нет никакой военной тайны. А если когда-нибудь возникнет у вас желание опубликовать хронику этих событий, не впадайте в искушение изложить ее в форме детективного романа.
Валентин Георгиевич вынул из шкафа потрепанную книгу, раскрыл на заложенной странице.
— Как
Людов захлопнул книгу, аккуратно поставил в шкаф.
— Факты, вставшие перед нами в связи с исчезновением «Красотки», только в самом начале казались противоречивыми, не связанными между собой. С того момента, как в голубом океанском просторе острый взгляд Агеева заметил шлюпку с «Красотки», Нортон все больше запутывался в собственной лжи, и наконец у него не выдержали нервы. Осуществив свой план и бросив легкомысленно в снег украденную у Джексона нитку, он явно недоучел возможности, что мы разгадаем тайну комнаты, запертой изнутри, что доказательства его черного предательства смогут очутиться в наших руках. Какой сюжет, достойный Достоевского или Стендаля! Кстати, если бы автору «Красного и черного» попала подобная фабула в руки, он, возможно, свой новый роман на этом материале назвал бы «Голубое и черное».
Людов усмехнулся свойственной ему чуть насмешливой, немного грустной улыбкой.
Конечно, дело не в названии, а в том, насколько глубоко удастся разработать этот сюжет. Хотя и разрабатывать здесь особенно нечего — лишь взять и записать, как произошло в жизни.
Однако едва ли оправдано психологически самоубийство Нортона, — сказал я.
Вы имеете в виду его прыжок за борт авианосца? — прищурился Людов. — Нортон игрок и актер, тут тоже сказался его характер, проявился определенный расчет. Может быть, в первый момент, придя в отчаяние, он и решил покончить счеты с жизнью. Но когда мы уходили с авианосца, мне рассказали, с какой силой Нортон вцепился в спасательный круг. Такие субъекты живучи как кошки. Вероятно, он отделался насморком и, возможно, радикулитом. Вода Баренцева моря, как правило, противопоказана для купания.
Валентин Георгиевич снял с вешалки шинель.
— Зато, поскольку Нортону предстоит уголовный суд в Штатах, какой благодарный материал дает этот прыжок для защитительной речи! «Американский моряк, оклеветанный большевиками, в отчаянии решил покончить с собой» или что-нибудь еще в этом роде… Правда, надеюсь, что и адвокатское красноречие не поможет Нортону. На его совести не только убийство Элиота и Джексона, но и гибель почти всего экипажа «Бьюти оф Чикаго», перестрелянного гитлеровцами в шлюпках.
Сквозь закрытое окно доносились со двора звуки баяна, несколько молодых голосов пели хором:
За бортом волны синие шумели, Морской прибой в крутые скалы бил. Стоял моряк с винтовкой и в шинели И на прощанье другу говорил:
— Громи врага, стреляй быстрей и метче! В походах нас усталость не берет. Иди вперед, испытанный разведчик, Иди вперед, всегда иди вперед!
Песня звучала все явственней, задушевней:
И он сражался рук не покладая, И не смежила смерть орлиных глаз. Прошла по сопкам слава молодая И до Кремлевских башен донеслась…