Шрифт:
«Уважаемый тов. Редактор!
Зная Вашу любовь к удивительным историям, я пересылаю письмо моего друга, командира корабля Василия Ивановича Козлова, и если я не сделал этого немедленно, то лишь потому, что мне понадобилось время прийти в себя от изумления.
Лично я отказываюсь от комментариев. Смею, однако, заверить, что тов. Козлов, с которым дружу двадцать лет, — человек с безукоризненной репутацией, прекрасный летчик, налетавший двадцать тысяч
Вот, собственно, все, что я хотел Вам написать, прежде чем Вы приметесь за чтение заверенной нотариусом копии письма тов. Козлова. Оригинал хранится у меня…
Ваш. П. А.»
«Привет, старина!
Пишу тебе из Кисловодска. Не тревожься, я здоров более чем когда-либо, но эти чертовы эскулапы… (далее следует несколько чисто «авиационных» терминов; я их не привожу), эти чертовы эскулапы сочинили уже столько страниц в моей истории болезни, сколько не наберется во всех томах нашего «Тихого Дона».
Но к делу.
Десятого числа прошлого месяца меня вызвал командир и коротко изложил суть спецрейса, который мне надлежало выполнить.
— В районе Южных Гималаев, — сказал он, — работает научная экспедиция. Слетайте к ним и доставьте продукты, одежду и кое-что из технического снаряжения.
— Понял вас.
— Возьмите с собой бортмеханика Клинка и штурмана Бондарева.
— Будет сделано.
Слетать, старина, предстояло на несколько тысяч километров в глубь наименее исследованного района земного шара.
Полдня мой второй пилот Ваня Кузнецов (тихий юноша, которого мы в наказание за его молодость прозвали Кузнечиком) и Володя Бондарев клеили карты и прокладывали маршрут, а радист Гриша Матвейчук запасался нужными сведениями и документами.
Ну и местность, скажу тебе! Ни приводных радиостанций, ни пеленгаторов, одни горные кряжи и горушки тысяч по пять-шесть и выше.
Загрузились. Володя Клинк заправил все баки «под пробочки», и мы взлетели. Не буду описывать тебе весь долгий путь Главное — последний этап. Летим: высота — 5200 метров, погода — ясно, видимость — «мильон километров»…
Суровый пейзаж, старина! Темно-синие скалы внизу и льды и снега на вершинах. За бортом мороз 30 градусов, а в кабине сидим в одним костюмчиках. Отопление нормальное, да и вообще техника нас не подвела.
Бондарев глаз не сводит, с гор и все время сличает их с картой; Кузнечик потихоньку любуется пейзажем; Клинк дремлет, как многие бортмеханики в рейсе в хорошую погоду. Гриша Матвейчук выстукивает что-то своим телеграфным ключом на Большую землю, а я на штурманской линейке прикидываю тонно-километраж и примерную производительность полета.
И вдруг — бах! — пушечный выстрел, и оба мотора, давно нескольку выхлопов, стали. Клинк мигом очнулся и принялся проверять бензокраны, показания приборов и все такое.
У меня все внутри оборвалось… Выключаю автопилот, перевожу самолет в планирование. Начинаю соображать, куда девать шестнадцать тонн нашей техники.
— Командир! — крикнул Матвейчук. — Я сейчас передаю по радио, что моторы отказали.
— Я точно знаю этот район, — наклонился ко мне Бондарев. — И не прерывал детальной ориентировки…
Кивнул хлопцам — действуйте! — и выбираю местечко получше. Но что справа, что слева — один черт; для посадки самолета местность никудышная…
Стало тихо-тихо. Машина снижается, горы все ближе, настроение падает вместе с высотой. По передним стеклам текут и смерзаются струйки крови. Здоровенная птичья лапа точно скребет когтями по стеклу.
Надо же случиться такому! Даже над Гималаями в воздухе оказалось тесно, и мы не разминулись с какой-то огромной птицей. Крылатый хищник, властитель местных небес, решил отомстить нашей технике, без труда ворвавшейся в его холодные владения…
Ах, еще бы тысчонки две высоты — и Клинк, возможно, сумел бы вдохнуть жизнь в моторы! Но где их взять, старина? «Лунные» скалы вылезают со всех сторон и растут, будто мы рассматриваем их сквозь увеличительное стекло.
Вот справа — узкое ущелье, километров на двадцать в длину, а у самого начала его — единственная пригодная площадка. Подвернули мы с Кузнечиком вправо и сели на нее с убранным шасси.
И только тогда я почувствовал усталость.
Редчайший случай в авиации, и надо же ему достаться на нашу долю! Дело было к вечеру и всего в 347 километрах от цели…
Справа — гигантская дьявольская «расческа» из черно-серых скал, слева глубокий запекшийся шрам в могучем теле хребта, а сверху сыплются на нас трескучие сухие снежинки, гонимые морозным дыханием гор.
Но вся эта прелесть, сам понимаешь, особенно хороша, когда ты видишь ее у себя под крылом, когда вместо ноющей тишины твой слух бодрит шум моторов и когда стрелки приборов не стоят на нулях…
Клинк от души повозился в носу пилотской кабины и доложил нам обстановку. Крылатый разбойник таранил нас «в лоб» и буквально вывернул наизнанку все хозяйство включения зажигания, разомкнул контакты, оборвал проводники и выключил моторы.
И вот мы одни, под крышей мира, на самом чердаке…
Конечно, мы знали, что завтра, пусть через два-три дня, нас найдут, но все же картина не из приятных. Хлопцы мои держались бодро, а Кузнечик с Клинком даже начали сражаться в шахматы. Продуктов у нас вдоволь.
Спали в пилотской кабине, в меховых мешках. При посадке дверь грузовой кабины выломало, и мороз там делал что хотел.
Утро… Бондарев готовит завтрак, Матвейчук включил рацию (благо аккумуляторы целые!) и связывался с Большой землей.