Голубой Ютон
Шрифт:
– Вова, все бросаешь и делаешь станцию Свете, с Ксюшей я договорюсь. Вот чего-чего, а такого не ожидала, что у нас на восьмом году жизни тут, причем когда мы стали уже делаем чуть ли не больше, чем простого железа вся Европа вместе взятая, сталь станет страшным дефицитом. А она уже стала – это я Свете поясняю – потому что… Ангелика, ну где ты раньше-то была? Год бы уже рельсы делали… а без дорог нам сейчас уже никак. Электростанции дровами топить – варварство, в Епифань на лошадях ездить – извращение. А если добавить, что от Орла до Железногоска восемьдесят километров, а от последнего до Старого Оскола через Курск еще двести, и все по суху…
– Лиза, а где нам взять людей, которые все твои хотелки выполнять будут? – тихо спросила до того молча сидевшая в сторонке Лера. – Или подождем, пока благодарный Гордиан после победы в войне нам
– Пока нам тех рабов хватает, что не очень благодарные купцы с Поволжья нам волокут. Почему, ты думаешь, карантин в Рязани переполнен? Стеклянный стакан из зеленого стекла – один взрослый раб. Из бесцветного – уже муж с женой, дети бесплатно в придачу… Теплякова сейчас для этой торговли каждый день по десятку стаканов уже делает и парней своих изо всех сил гоняет, чтобы к осени еще одну стеклянную печь поставить и по полсотни стаканов в день штамповать. А когда Надя, зараза такая, толкнула степнякам вазу из красного хрусталя…
– Какую красную вазу?
– Да ты наверное помнишь, у Савельевых была… Степняки за нее одну пригнали пятьсот человек. Мама, когда узнала, весь сервант им толкнуть захотела, но это уж как-нибудь в другой раз. А может и перебьются степняки без хрусталя, стаканами обойдутся. Вдобавок, как Маркус в Епифани городок поставил, туда мурома южная массово приходить начала. Жрать-то все хотят… кстати, не забыть бы у Ярославны десяток школьников на год отпросить, в епифаньской школе муромских детишек хоть языку да грамоте подучить, – Лиза на несколько секунд замолчала, что-то записывая в свой ежедневник. – Так вот, у Непрядвы город и верфь теперь как раз мурома и ставит. Так что люди есть и еще будут, а наша задача сделать так, чтобы этим людям жилось хорошо. Хотя бы потому, что лично мы будем из-за этого жить еще лучше…
Глава 3
Если качество жизни измерять в объеме работы, то оно – это качество – повысилось невероятно сильно. А если измерять в привычных людям двадцать первого века удобствах, то… оно, пожалуй, повысилось еще больше. Два долгих года потребовалось, чтобы весьма образованные люди, да еще обеспеченные всеми нужными технологиями (хотя лишь в письменном виде) смогли изготовить тончайшую проволочку. Но когда технология из букв на бумаге превратилась в металл (а так же в сапфир, стекло, керамику и даже дерево), то абсолютно все учительницы «на личном примере» прочувствовали, что Михалыч был совершенно прав, утверждая, что без электричества им не жить. Пока не получалось изготовить простые лампы накаливания, в той же Туле или Дубне народ сидел в темноте или, как и сами «попаданки», приезжавшие в эти города, пользовался керосиновыми лампами. Но когда эти лампочки появились, жизнь сразу «заиграла новыми красками». Казалось бы пустяк, ведь и керосиновая лампа светит достаточно ярко, но выяснилось, что электрическую она заменить не может. Причем вовсе не потому, что свет у нее какой-то другой или керосином от нее воняет, нет. Но вот не может заменить, и все тут! Уровень удобства у нее совершенно иной.
Сначала лампы накаливания появились в квартирах преподавателей «пединститута», затем – в аудиториях этого института, затем в цехах «тракторного завода» и на заводе электромашин. Следом – в комнатах институтского общежития, а после этого потихоньку, не спеша, начали расползаться и по квартирам рабочих, несмотря даже на то, что цену и на лампочки, и даже на арматуру Лиза поставила довольно высокую.
Михалыч, повздыхав и поохав, перебрался вместе с Ларисой в Тулу вслед за всеми рабочими электрозавода: дома-то у него вроде как и дел больше не осталось – а вслед за ним уехала и Кати: ее идея стать инженером-энергетиком пока еще не реализовалась полностью и она была полна решимости вытащить из Михалыча знания по максимуму. Ксюша, со словами «как же давно мечтала вернуться в город и забыть про этот магазин», приступила к перевозке своего «станкостроительного завода», тем более что муж ее вместе с заводом тракторным в Туле уже полгода как обосновался. Да и многим учительницам в новом городе работенка нашлась по профилю: народа в связи с новым строительством в Тулу приехало много, причем народу большей частью семейного, а их-то детей тоже учить надо.
Да и по другим городам народ потихоньку разбрелся: Соня почти все время проводила в Вырке, постоянно модернизируя сахарный завод, Оля-большая теперь жила в Коломне, Надя в Рязани уже с двумя подругами ускоренными темпами создавала там «цивилизованное общество». Не пожелала никуда ехать Алёна, сказав, что пока ее производство совершенно не мобильно, и пятеро «фармацевтов» остались – хотя трое и предупредили, что лишь «пока». Вероника никуда не поехала, так как решила, что вместе с Мариной у нее есть шанс создать что-то вроде мединститута, а в одиночку этим и заниматься смысла нет. Еще осталась Вера Сергеевна, так как «ее химия нужна Алёне», хотя, как предположила Марина, она просто предпочла привычный, хоть и умеренный, но комфорт непредсказуемым переменам. И остались десять учителей, занятых работой в первой на этой земле школе (включая Ирину и Нину). Еще Лера, немного поразмыслив, вернулась из Вырки в Школу окончательно: все же ее знание истории часто помогали Лизе принимать по возможности верные решения в деле контактов с нынешними «иностранными государствами», а курировать школу там и Соня сможет. А Катя с Володей буквально «жили на два дома»: и детей с бабушкой особо не оставишь, и работы – хотя бы в той же Туле – невпроворот. Пока что их выручало то, что мотор получилось вернуть на «Октавию» Михалыча, и теперь машинка чуть ли не ежедневно перевозила эту парочку в Тулу и обратно, хотя и в городе Катя обустроила довольно уютную квартиру. Благо с появлением, хотя и «в следовых количествах», никеля с молибденом Вера Сергеевна сделала установку для гидрокрекинга, которая выдавала в неделю больше шестидесяти литров высокооктанового бензина.
Но все – и те, кто «разбрелся», и оставшиеся в Школе, почти никогда не оставались без дела. Даже учителя, и даже когда уроки в школах заканчивались: ведь и химикалий сам себя не схимичит, и одежда сама не сошьется. И даже новые здания сами не выстроятся. Как заметила Нина, после школы занятая расчетами по новой плотине, «хорошо еще что тетрадки проверять не надо и отчеты в РОНО не составлять». Все и всегда что-то «очень нужное» делали в меру сил и способностей, так что за всей этой суетой возвращение Даши из поездки прошло почти незамеченным, тем более что Марк Ливий Павел, несмотря на данное Лизе обещание, сам не приехал. Но передал, что «нужно еще десять тысяч арбалетов и полмиллиона стрел»…
Отчет Даши о командировке был весьма краток и уложился минут в пять:
– Там все немного сложнее, чем мы думали, – начала она рассказ о своих приключениях. – Сложно то, что этот Тимеситий реально болен, хотя и не смертельно. В смысле, не совсем смертельно. Они же, римляне эти тупые, ради придания винам приятности туда суют ацетат свинца, идиоты. А Тимеситий – большой любитель нехило выпить. Так что, если ты, Лера, не напутала насчет того, что он после победы какой-то помер, то думаю, это он вина свинцованного перебрал на радостях. Гордиан же здоров как молодой бычок, но ему-то всего шестнадцать… в общем, он отобрал у Тихона тонну сахара… не то чтобы взял и отобрал, заплатил… по двадцать денариев за кило, издал какой-то рескрипт на тему запрета военным употреблять вина, свинцом подслащенные. Тихон не обиделся: ему император заказал пятьдесят тонн сахара для армии по двадцать пять за кило. Правда Марк этот уже от себя поинтересовался, не продадим ли мы ему тонн сто, причем он каждый год готов по столько покупать.
– А про цену он что говорил?
– Ну я же в школе училась, слово «экономика» выучила. Сказала, что по двадцать шла только первая партия, за лошадей якобы. Но что на самом деле Тихон за это «бесплатно» нам еще дофига чего должен привезти. Однако по пятнадцать я, причем исключительно из личной симпатии к нему и Гордиану с Тимеситием, которых помершими от свинцового сахара видеть не хочу, попробую уговорить тебя ему продать – при условии, что всем он будет говорить, что брал по тридцать пять. Он репу почесал, но недолго, и сказал, что по такой цене он возьмет сколько угодно. Но это с учетом наших скидок за медь и олово, так что цена практически та же получается что и для Тимона.
– Ладно, уговорила. Закажу Игорке для тебя золотой орден «Знак почета» – заслужила. Что-то еще сложного?
– Да римляне эти какие-то дикие. Простым римским языком им говорят: это – богиня, настоящая, а они не верят. То есть сразу не верят…
– С этого места поподробнее.
– В общем, спасибо Лене за науку и поставленную руку. Этот Филипп Араб – оказывается, это кличка, а звали его тоже Марк, но Юлий Филипп – нашему Марку, который Ливий Павел, на слово не поверил. Кричать начал, спорить…