Голубой Ютон
Шрифт:
– Не знаю… я вообще не понимаю, зачем им так делать? Им же не нужны воины…
– У них много лошадей. Ты видел их лошадей?
– Видел…
– Их очень непросто прокормить. И вырастить – для этого нужны сильные и храбрые мужи. Я разговаривал с ними… очень давно: они ценят тех, кто умеет хорошо ухаживать за лошадьми, и если мы будем этим заниматься, они и прокормят нас, и защитят. Главное – защитят, потому что мы уже себя не защитим. Ты слышал, что рассказывал Ханак? Из его рода осталось всего пятеро, даже если считать старую Ору. А ведь его род был самым сильным к западу от Оскола…
– Санон говорил, что они забирают детей…
– Санон –
– Зачем?
– Людям не дано понять, зачем богам что-то нужно. Зачем вообще нужны книги? Я не знаю, но Сморд говорил, что в книгах написано как делать многие вещи. Он пока не очень хорошо понимает, что в них написано, но… Если мой сын научится делать такие же арбалеты, то я согласен: пусть учится. Когда он вырастет, мы вернемся в степь и выгоним всех, кто нам мешает жить.
– Если так… да, ты прав. Мы пойдем дальше, а когда мы станем сильнее, вернемся. Вернемся живыми и одарим тех, кого похоронили, обильными дарами – которые отберем у пришедших с заката…
– Что-то мне подсказывает, что следующую железную дорогу придется класть к Епифани, – высказала в пространство свою мысль Лиза.
– Причем через Новомосковск, – уточнила эту мысль Лера, которая с детьми зашла к подруге в гости. Как, впрочем, она это проделывала практически ежедневно, так как Лизе нравилось обсуждать с Лерой разные проблемы. Историчка в большинстве из них не разбиралась, но ее часто ехидные замечания позволяли уже самой Лизе взглянуть на проблему с другой стороны и выбрать оптимальное решение. Так и сейчас случилось:
– Почему через Новомосковск?
– А будем там гипс добывать. Если ты помнишь, Михалыч жаловался, что до гипса там шахту копать через три водоносных слоя…
– Помню, а ты придумала как их нам пройти?
– Нет конечно, я же в постройке шахт с детства заслуженный эксперт. Но я вычитала, что при строительстве Петровского канала из Шата в Дон тогдашние инженеры решили родник на дне Ивуан-озера сделать помощнее…
– Допустим. И что?
– Они в роднике скважину бурить стали.
– Очень интересно.
– И когда поглубже копнули, все Иван-озеро в эту скважину и вытекло, опустившись почти на две сажени.
– И какое это имеет отношение…
– Я подумала, что они озеро спустили как раз в водоносный слой, который потом мешал гипсовую шахту выкопать. Проверила – по тем источникам, которые найти удалось. В Новомосковске самый мощный водоносный слой был как раз на той глубине, на которую петровские инженеры забурились. Десять саженей. Как я понимаю, сквозь озеро нам прокопать шахту не выйдет, а если там пока сухо?
– А если не сухо?
– Я на летние каникулы послала туда старший класс, они аж на двадцать саженей прокопали. Не сказать, что там совсем уж сухо, но ребятишки семь метров песка прошли вычерпывая воду простым ведром… двумя ведрами, у них два ворота над шахтой поставлено было. Докопались до плотной глины, стенки выкопанной шахты на два метра вглубь глины и на метр выше слоя песка забетонировали. Подтекает, конечно, помаленьку, но ствол получается вполне себе проходимым, а гипс нам очень нужен. С Павлова его все же мало приходит, а как школьников еще добавится, что и тетрадки на всех сделать не сможем…
Бумагу для тетрадей делали самую плохонькую: «промокашку» из липы (ее проще всего было молоть) обрабатывали серной кислотой, а затем промывали и прокатывали через стальные валы чтобы получился лист поплотнее. В результате «тетрадная бумага» напоминала скорее бумагу пергаментную, жесткую и хрустящую (разве что воду, в отличие от той, все же пропускала) – но писать на ней было вполне возможно, а другой, более качественной бумаги не было. Точнее была, но мало – ее даже на книжки (например, те же учебники) не хватало. Сейчас над выпуском только «тетрадно-липовой» бумаги трудилось полтора десятка людей, а детское население прибывало очень быстро.
– Кстати о тетрадках, – продолжила диалог Лиза. – Мне кажется, что для старшей школы в Туле нужно отдельное здание построить. Может быть, не такое большое, там же всего в два потока будет учиться хорошо если по два класса…
– Нужно просто завязывать с набором мелких детишек в нашу школу. Оставим здесь только старшие классы, ее лет на несколько хватит чтобы всех старшеклассников окрестностей обучать. Опять же, в Туле для старших классов учителей мы не найдем…
– Сачкануть захотелось? – засмеялась Лиза, так как Лера сейчас главным образом заведовала школой в поселке. – А наши дети-внуки подрастут, где их учить?
– Это ты себя на вы называешь, бабуля? – в свою очередь рассмеялась Лера. – Большинство из наших уже навсегда поселок этот покинуло, и своих детей они учить будут там, где сейчас живут. А дети… и внуки тех, кто остался – их хорошо если на один некомплектный класс наберется. Даже если брать детишек тех, кто к нам сюда переселился, Кириных например или… ну, ты поняла, один класс мы соберем. А больше – не надо, так понятно? Кстати, ты на пуск железной дороги-то собираешься?
– Собираюсь, только его на завтра перенесли. Сашка вагон не успел доделать слегка. А ты поедешь?
– Надо бы. Я же историк, а тут событие самое что ни на есть историческое: первая железка на планете! Еще наснимаю всякого, фотки для истории напечатаю – а без меня-то кто это все сделает?
С фотками все стало замечательно. Краску для принтера Вера Сергеевна «схимичила» довольно давно, правда сначала только темную. Не черную, а какую-то бурую, но принтер на ней прекрасно работал, а какого цвета буквы в справочниках или учебниках, не особо и важно. Позже, когда началось производство краски для тканей, кто-то (вроде бы Наташа, но может и Зоя) сообразил, что бумага – она тоже из целлюлозы. Химики поднапряглись, вчитались в учебники – и схимичили еще и желтый краситель – после чего стало возможным и цветные картинки печатать. А прошлой весной началось производство бумаги из конопли. То есть из конопли Михалыч ее и раньше делал, но для масляных фильтров, довольно рыхлую – а сейчас начался выпуск и «нормальной». Бумага получилась ну ни разу не промокашка: по плотности (и прочности) она больше напоминала ту, на которой сторублевки печатались. Вот только сделать ее белой не вышло, бумага была хоть и немного, но желтовато-сероватой – однако при правильной цветокоррекции и на ней фотографии получались замечательные. Пока «бумажная фабрика» такой бумаги выдавала листов по пятьдесят в день, но Лиза уже поставила в план увеличение ее выпуска раз в двадцать, благо сырья (а на бумагу шло лишь посконное волокно) имелось в избытке.