Голубые капитаны
Шрифт:
Дальше там про «черную пятницу», про швабру, упавшую за борт, и так далее. И вот, когда боцман надоел молодому матросу, тот восклицает:
— Твое море — соленая лужа! — Я завыл старикану назло. И вдруг вижу… не парус, натужась, Барк несет… а живое крыло!—
— Не я вас, а боцман салаку!
— Молодой матрос оказался, слава богу, с воображением! — сказал, улыбнувшись, Донсков.
— Слышите? Слава богу! Замполит — и воздает славу всевышнему. Нужно прекращать!
— Не надо!
— Почему же, замполит? — прищурился Горюнов.
— Из маленьких традиционных игрушек создается большая романтика. Старые поверья отомрут, появятся новые, и ничего с этим не поделаешь. В городе свадебные кортежи видели? Автомобили заменили коней. Молодые обязательно кладут цветы к подножию статуи Ленина. Память о великом человеке? Да, но есть нюанс: новобрачные верят, что подобный ритуал, именно у памятника Ленину, поможет им сохранить любовь, создать крепкую семью. Чтобы жить, во что-то надо обязательно верить. Ведь о глупых мы до сих пор говорим: «без царя в голове!». Обычаи и суеверия, порою странные до нелепости, отомрут! Из добрых старых обычаев вытекут новые…
— Ладно, уговорили!.. Слышу, Павел подъехал. Наверное, Батурина привез… Синоптик, какую планируешь погоду?
— Разномастную, Михаил Михалыч. На Северном побережье уже есть «сморчки» — отдельные ледовые припаи. На плато Росвумчорр свирепеет минус. У нас завтра погостит погода ясная и довольно теплая. Недолго, конечно. Заметелит с насморком.
— В море?
— Сами понимаете.
— Будет работа аварийно-спасательной службе, — Горюнов вытянул руку в сторону открывшего дверь Батурина… — Опаздываешь! Докладывай коротко и побыстрее.
— Был. Разговаривал. Супруге Воеводина все равно, где его захоронят.
— Неужели? — взмахнул руками Ожников.
— Прошу встать и помолчать минуту!.. Садитесь… Как увековечим память погибшего товарища? — спросил Горюнов.
Высказывались сумбурно. Из коридора на порог заступил Галыга. Дальше идти не решался.
— Чего тебе, Степан Федорович? — спросил Донсков.
— У нас с Богунцом предложение насчет памятника.
— Подслушивал, что ли? — хмуро сказал Горюнов. — Не вижу Богунца.
— Ждет снаружи. Можно его позвать?
— Только быстро! — согласился Горюнов.
Через полминуты Галыга вернулся с Богунцом и начал торопясь, будто опасаясь, что его остановят:
— Средства, отпущенные профкомом, — капелешные! А нужен стоящий, каменный. Поручите нам с Антошей. Сработаем в лучшем виде. Только Николай Петрович поможет.
— Степан Федорович, вам известно, сколько городские скульпторы требуют за памятник?
— Об этом и говорю! Плевать на них. Мы осилим втроем. Николай Петрович нарисует. Камень привезем с Хибин. Мои руки еще способны погрохать молотком и зубилом.
— А Богунец что будет делать?
— Я лошадиная сила.
Горюнов приподнял широкие брови:
— Не понял?.. Мастера-а! Каменную куклу вы сделаете, а не памятник! Память о друзьях на уровне самодеятельности! Неужели, Галыга, ты на это согласен?
— Вообще-то, конечно… Предложил, чтобы знали… Вложить труд свой хотел. А нет… Антоша, говори!
Богунец, засовывая руку в карман, шагнул к столу командира.
— Вот! — И на край столешницы упала тонкая сиреневая книжица. — Если не согласны на предложение Степана — отдаю!
Горюнов заглянул в сберкнижку, крякнул, передал Батурину. Тот полистал, отдал рядом сидящему. Книжица пошла по рукам.
— Чего мечтал купить? — спросил Донсков.
— «Волгу» с прицепом для путешествий.
— Все отдаешь?
— Могу добавить наличными.
— Не заболел, Антоша? — ехидно спросил Ожников. — Я не один раз видел, как ты бухгалтера тряс за недоначисленный гривенник.
— Копейка-то трудовая, потом заробленная!
— Даришь или с отдачей?
— Некрасиво, товарищ метеорологический инженер, называть человека жлобом.
— Я только спросил…
— Я вам только ответил!
— А прицеп какой? — поинтересовался шофер бензозаправщика. — Что думаешь иметь за жертвоприношение?
— Не обижай, шеф!
— А ну, давайте, Богунец, двигайте отсюда! — поднялся из-за стола Горюнов, и лысина его порозовела. — Вы не жлоб! Очень благородный малый. Хотите на свои рублики! Как же ведь богатые меценаты сирым и нищим хлебальни, сиротские дома строят…
— Михаил Михайлович!
— Подожди, Донсков! Я этому доморощенному благотворителю все выскажу. Вы не о друзьях, Богунец, о себе память оставить хотите. Сто тысяч [19] широким жестом на стол! Купец! Мальчишка! Одним махом памятник своему благородству, а нам этим благородством по мордам?.. Идите, Богунец! Идите… Может быть, вы об этом и не думали, тогда извините за резкость. Считайте, вас тут не поняли!
Богунец вздрогнул, когда шофер прокричал:
19
Дается в исчислении до денежной реформы 1961 года
— Капиталы возьми! Забери сберкнижку! Рябинки на лице Богунца потемнели:
— Я те возьму, старый карбюратор! Отдал, и баста!
— Разговоры! — обычно мягкий Горюнов кипел. — Ивану Воеводину подачек не нужно. О своих, сынах заботится государство, а не доброхоты и плакальщики! Все!
— Если не возьмете деньги, я выстрою памятник рядом с вашим. Или сниму деньги с книжки и сожгу! — не двигаясь с места, набычившись, сказал Богунец, и губы его задергались.