Голубые капитаны
Шрифт:
— Возразил.
— Хуже!.. Занял молчаливую позицию, которую мигом почувствовал личный состав, оценил в свою пользу, и результат не заставил ждать: авария пилота Туманова! Примеров масса… Вот в этом рапорте все написано. — Терепченко передал бумагу Смирнову.
Тот бегло посмотрел его и пообещал:
— Доставлю по адресу… А как вы охарактеризуете Туманова?
— Зеленый. Молодая кость. Глина, из которой молено вылепить и бога и черта.
— Попрошу вас пока формально не отстранять его от летной работы.
— Не могу. Инструкции… Проступок тяжелый, и я не в силах помочь был бы и родному сыну.
— Мою просьбу вам изложить
— Что вы, что вы, товарищ генерал! Я понимаю, исключения всегда могут быть. Для вас лично…
— Повремените с приказом до получения указаний из Москвы.
Глава пятая
С некоторых пор Романовский почувствовал доверие сотрудников. Его выдвинули в местком и единодушно проголосовали за избрание председателем. Столь неожиданный для него выбор, видимо, был предрешен серией статей в многотиражкой и областной газетах, где Романовский четко обосновывал свои взгляды на технику безопасности, а также касался проблемы морального климата в коллективе. Самоотвод Романовского не приняли во внимание и на его вопрос: «Как же совместить летную работу с выполнением обязанностей председателя месткома?» ответили категорично: «Если несовместимо— бросай летать!»
Теперь отношения с командиром отряда портились с катастрофической быстротой. При встречах в коридоре Терепченко отворачивался, делал вид, что не узнает или не видит Романовского.
Перенимая опыт у журналистов, Романовский стал вести событийный дневник. Вот и сейчас, прихлебывая тепловатый чай, он сидел перед раскрытой тетрадью, густо заполняя строки убористым почерком:
«Со дня отъезда комиссии прошел месяц. Командир отряда работает, как вол. Он гонит заместителей из кабинетов, и они сутками потеют в службах, налаживая дела.
Больше не храпит на разборах начальник аэродромной службы. Уволили снабженца, маленького круглого человечка, большого взяточника и подлеца.
У главного метеоколдуна поубавилось пузцо, он налаживает связь с периферийными метеопунктами и все меньше гадает на кофейной гуще.
Терепченко действует, и неплохо. Мое мнение о нем, наверное, предвзято; может быть, только совпадение неблагоприятных ситуаций послужило основой для него? Вот только появилось новое чувство: мы валимся на другой борт — план любой ценой! Уже были отдельные резкие выступления по этому поводу. Существует убеждение, что крупные дела вершатся на собраниях. Так ли это? Не прошла ли пора энтузиастских сходок, длинных дискуссий? Да и наши собрания стали подобны сказочной стране, где нет эха. Иногда там даже не слышишь своего голоса. Боимся друг друга обидеть.
Рукопашная на фронте легче, там бьешь врага, здесь товарища, часто убежденного в своей правоте. А подчас просто не хватает смелости бросить в лицо обвинение по большому счету…
Семен Пробкин начал оттаивать. Вчера он получил первую благодарность от Михаила за отличную технику пилотирования. А радость скрыл. Только глаза выдали. Михаил сотворил доброе дело.
Интересно, о чем думает сейчас Михаил?
Долго что-то нет Аракеляна из Москвы.
Васю Туманова оставили на летной работе с месячным испытательным сроком. Терепченко потрясен, говорит, «лапа есть у мальца в управлении!». Какая там «лапа», просто умных людей неизмеримо больше! Туманов воспринял известие вяловато. Понять его можно — не прошло потрясение после падения. Ничего, на пользу! Не зря говорят: «За одного битого двух небитых дают». Через несколько дней акклиматизируется «петух».
Что сейчас делает Михаил? Не хлюпаешь ли в подушку, дружище? Приказ Главного управления ударил по тебе, как обух по голове. С твоим-то самолюбием!
Эти строки пишу не в общежитии, а в собственной квартире. Дали комнатку в большом аэрофлотском доме. Соседи что надо! На первом этаже Маруся Карпова, и теперь с Семеном Пробкиным мы частые попутчики.
Противное лето: опять дождь к вечеру…»
А Михаила Корота не покидало мрачное настроение. Он понуро сидел в комнате авиаэскадрильи у окна. Крупные капли били по стеклам, соединяясь в серые мутные потоки, сквозь них еле просматривались щетинистые огоньки аэродрома.
«Поехать к Борису!» — мелькнула мысль, но, вспомнив, как Романовский с Аракеляном «отчитывали» его за грубое отношение к пилотам, передумал. Он стал более терпим, но изменилось ли от этого положение? Ничуть! Так, кое-что по мелочи.
«По-армейски круто надо!» — стиснул кулак Корот и тут же разжал онемевшие пальцы — ведь его сняли с должности командира эскадрильи, и теперь он только заместитель, не хозяин, а подголосок. «А все же с Борисом надо потолковать!»
Романовский теперь жил довольно далеко от аэродрома, но Корот прошел мимо своей «Волги», будто не заметил машину. Дождь зло барабанил по плащ-палатке, слепляя ресницы, вода текла по щекам, струилась по шраму на подбородке. Шагая прямо по лужам, Корот старался критиковать себя, но ничего не получалось. Нет, не виноват он. Не виновен — и точка!
— Миша! Из Волги выплыл? — воскликнул Романовский, поднимаясь навстречу. — А ну, раздевайся, сейчас чего-нибудь горяченького организуем.
Корот сбросил плащ-палатку на пол, мазнул мокрой ладонью по растрепанной рыжей шевелюре и остановил друга движением руки.
— Не надо! Спиртного у тебя не водится, а чаями не балуюсь. Да и чем приличным может угостить старый холостяк?!
— Да, живу бобылем, чихну — некому «будь здоров» сказать.
Друзья сели на диван, Романовский подсунул под спину Корота маленькую подушку.
— Выключи говорильник!
— Зачем? В смысле шума радио полностью заменяет мне семью из четырех человек. Серьезно. Высчитал с математической точностью, — уверял Романовский, не приемник выключил.
— Ну вот, Боря, я и опростоволосился! Никогда не думал, что высекут, как мальчишку. Э, да что плакаться зря! Везешь — гож, оступился — зарыли!
— Как зарыли?
— А ты считаешь понижение в должности успехом? «Окоротить Корота!» — так сшутковал генерал? И окоротили!
— Болезненно для тебя, но правильно.
— Что-о! И ты туда же?.. Кто тянул авиационно-санитарную работу в области? Я и моя эскадрилья! От кого воняет за версту вофотоксом и прочим? От меня! Потому что все лето не вылазил с полей, за жуками-кузьками да черепашкой гонялся, сам, лично, давил эту погань с бреющего! Горел на работе, отказывал себе в отдыхе кто? Я, собственной персоной! А производительность в полтора раза поднял кто? Тоже я… С женой нелады, дочку просмотрел. И чего нашла в этом сопляке?! И после всего, что я потерял, отдал и сотворил для дела, мне норовят попасть в глаз? — Корот тяжело опустил ладонь на валик дивана и продолжал глуховато: — Ну, да черта с два! Посмотрю, как другой на моем месте выдюжит. Попотеет, голубчик!