Голубые шинели

Я ехал в купейном вагоне по той самой дороге, где каждую остановку я знал с детства, знал каждый телеграфный столб, каждую канаву — и вот теперь, спустя всего лишь несколько лет, я возвращался в родные края под чужим именем и в новом обличье, хотя, может быть, этого и не надо было делать… За окном мелькали бесконечные зеленые заросли сосен, пихт и берез. Не верилось, что после долгих странствий и мытарств я вновь вижу этот дорогой моему сердцу пейзаж. Неужели это моя земля, неужели именно из этих глухих таежных мест я когда-то отправился покорять мир…

Поезд

неожиданно замедлил ход, лесной массив поредел, начали появляться маленькие кособокие домики — и наконец появился перрон, поезд дернулся и встал. На здании обшарпанного вокзала я прочитал название «ТОБОЛЬСК» — и память мгновенно унесла меня в мое далекое детство.

Это было в самом начале восьмидесятых годов Я, тогда еще пятнадцатилетний мальчишка, часто с друзьями на электричке зайцем ездил из своей деревни в Тобольск. Этот маленький городок казался нам настоящей столицей, здесь мы гуляли, покупая в киосках лимонад и вкусные сочники — такие специальные пирожки с творогом, которые — как мне тогда казалось — делали только в Тобольске, и еще мы разглядывали местных девчонок, казавшихся нам писанными красавицами.

В нашей деревне девчонок почти и не было совсем. Да и откуда, вся деревня-то тридцать дворов. И рождались у нас там почему-то почти что одни пацаны. Все особи женского пола были либо шибко младше, либо много старше. Вот в Тобольске мы и пялились на девчонок-одногодок, а те, проживая в таких же покосившихся избушках, как и мы, почему-то еще задирали нос обзывали нас дураками из Черной Грязи.

Черная Грязь — это моя деревушка, которой-то и на карте нигде не найти.

И вот однажды прошел слух, что должен приехать агитпоезд ЦК ВЛКСМ из Москвы и на нем к нам в Тобольск будто бы прибывает настоящий вокально-инструментальный ансамбль, а с ним еще какой-то фокусник, ну и, конечно, какие-то там лекторы с ненужными нам лекциями, а в одном из вагонов этого поезда якобы устроен специальный музей голограмм — и его, по слухам, можно будет посетить всем, даже и пацанам из Черной Грязи.

Такой поезд в наш стольный град Тобольск приходил раз в три года — и для нас это было событием просто-таки вселенского масштаба Думаю, если бы к нам тогда приехал сам «БОННИ-М» живьем — мы и то не могли бы радоваться больше.

И поезд с загадочным музеем голограмм действительно приехал. Помню как в первый же день на платформе собрался почти весь город. После торжественного приветствия москвичей повезли в местный ДОМ КУЛЬТУРЫ, где они сначала читали лекции, а потом устроили бесплатный концерт для всех желающих, а потом тут же, в фойе этого Дома Культуры, был устроен настоящий банкет, на котором и гости и встречающие их жители Тобольска упились совершенно одинаково.

В составе агитбригады приехала одна такая симпатичная девчоночка. У нее была умопомрачительная, как нам всем тогда показалось, фигура: очень узкие плечи, осиная талия и огромные широкие бедра. Я сегодняшний, повидавший жизнь и женщин, наверное и не взглянул бы на нее — эту коротконогую и низкозадую дурнушку, но тогда она была для меня принцессой — да еще и девушкой из Москвы.

Думаю, ей было года на два больше чем мне, и она была лидером какой-то там столичной комсомольской организации, а к нам в глухой Тобольск ее прислали обмениваться передовым опытом. Я пялился на нее весь вечер, а потом, выпив для храбрости стакан, подошел к ней и спросил срывающимся басистым голосом:

— Тебя как зовут?

Она игриво посмотрела на меня и, не отводя

взгляда, вызывающе сказала:

— Тамара.

— Покурить хочешь? — галантно предложил я. Я просто хотел с ней выйти на воздух, отделиться ото всех, может быть даже поболтать о чем-то, но не знал, чтобы ей такое предложить. Сигарета из мятой пачки «ТУ» показалась мне тогда самым лучшим предлогом.

Удивительно, но она с радостью кивнула головой, и мы оба вышли на воздух.

Была осень, листва уже опадала и стелилась под ноги шуршащим разноцветным ковром, ветер дул пронизывающий и холодный. Мы стояли, глядя на звездное небо и потягивая мои сигареты. Как я был счастлив, что они у меня оказались с собой! Тамарка долго молчала, молчал и я, не зная как завязать беседу со столичной гостьей. Очень скоро от холода она начала стучать зубами.

— На, накинь мой пиджак, — сказал я, снимая свой школьный мятый пиджачок и протягивая ей. Она благодарно укуталась в него, прислонившись ко мне плечом.

— А теперь ты сам замерзнешь, — вдруг как-то очень нежно сказала она.

— Да ладно, я же мужик.

— Слушай, а пойдем ко мне, чаю попьем, — вдруг предложила Тамарка, — а хочешь, я тебе музей голограмм покажу.

— А можно? — я не верил своей удаче.

— Конечно можно, — засмеялась она, за руку увлекая меня к поезду.

В тот момент я забыл обо всем — и о том, что мои друзья остались в клубе и не знают куда я делся. И о том, что уже надвигается ночь, а надо бы еще добраться до деревни, а то мамка будет волноваться. Я шел в музей голограмм с роскошной московской шмарой — о чем еще можно было мечтать.

Тамарка провела меня в какой-то длинный вагон, с трудом отыскав выключатель зажгла свет — и я увидел какие-то очень маленькие прозрачные стеклянные коробочки с плавающими там фигурками.

— Ну гляди, — сказала скучным голосом Тамарка.

— Это че? — ошалел я.

— Да голограммы эти.

— Как, вот такие дурацкие коробочки и есть голограммы? — я был совершенно разочарован. Само слово «голограмма» казалось мне таким прекрасным и таинственным, а тут вдруг — нате вам — какие-то коробочки, что-то очень примитивное и скучное.

Тамарка рассмеялась:

— Конечно, дурь какая-то, я и сама не знаю, зачем они это в вагоне возят, да еще всем показывают, ну не расстраивайся, у меня еще есть чего тебе показать, пошли в купе.

Она утащила меня к себе в купе, где было как-то очень по-жилому уютно.

— Понимаешь, мы уже месяц ездим по всей стране — вот в этом поезде, можно сказать, и живем. Тоска страшная, — рассказывала Тамарка, возясь с кипятильником, а затем разливая чай по чашкам, — ну, а тут — смотрю — парень такой симпатичный стоит, а ты меня и покурить еще пригласил, ну я и обрадовалась — хоть поболтать с кем-то, кроме моих вечно пьяных комсомольцев…

Она еще долго чего-то говорила, и я был очень рад этому обстоятельству — сам я не мог вымолвить ни слова. Я только смотрел на нее во все глаза, как на какое-то невиданное чудо, и чувствовал, что от ее близости, от ее нежного девичьего запаха со мной происходит нечто диковинное. Мой член начал подниматься и стоял, как вкопанный, стесняя мои движения, не давая мне ни на чем сосредоточиться, кроме этого странного и балдежного ощущения собственного стоящего члена. Я просто не знал что мне делать, если она заметит это мое безобразие в штанах. Можно представить, как она возмутится. Что мне делать — я действительно не знал, у меня еще никогда не было женщины.