Голый конунг. Норманнизм как диагноз
Шрифт:
Н.М. Карамзин, допуская возможность призвания варягов из Пруссии, а на том как раз и настаивал Ломоносов, критику в свой адрес отвел реальными фактами: «Варяги-русь… были из-за моря, а Пруссия с Новгородскою и Чудскою землею на одной стороне Бальтийского: сие возражение не имеет никакой силы: что приходило морем, называлось всегда заморским; так о любекских и других немецких кораблях говорится в Новгород. лет., что они приходили к нам из-за моря». В 1871 г. Д.И. Иловайский метко сравнил «за море» со сказочным «из-за тридевяти земель». В 1931 г. В.А. Мошин указал, что варяги призываются по-сказочному «из-за моря» – «за тридевяти земель», без указания их местожительства [59] .
59
Тредиаковский В.К. Три рассуждения о трех главнейших древностях российских. СПб., 1773. С. 222; Миллер Г.Ф. О народах издревле в России обитавших. С. 84; Шлецер А.Л. Нестор. Ч. I. СПб., 1809. C. 274; Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 58, прим. 111; Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. М., 1876. С. 236; Мошин В.А. Начало Руси. Норманны в Восточной Европе // Byzantinoslavika. Rocnik III. Svarek 2. Praha, 1931.
В моих работах, вышедших в 1995 и 2003 гг. и впервые специально посвященных анализу значения термина «за море» летописей Х – XVIII вв., актового материала XII–XVIII вв., путевых записок русских послов XVI–XVII вв., повестей, былинной поэзии, продемонстрирован самый широкий географический диапазон его приложения нашими книжниками: Византия, Турция, Персия, Северное Причерноморье, Апеннинский полуостров, Швеция, Норвегия, многие центры балтийского Поморья и Ганзейского союза (например, города Юрьев, Рига, Любек), Пруссия, Англия, Франция, Нидерланды, в целом, вся территория Западной Европы (в 1712 г. В.Н. Татищев был отправлен «за моря капитаном для присмотрения тамошняго военного обхождения»: будущий историк из Польши, где квартировал его полк, был направлен в германские государства, в которых он посетил Берлин, Дрезден, Бреславль [60] ). И этим термином, восходящим к устному народному творчеству («за горами, за долами, за синими морями»), русские люди определяли нахождение земель, стран, народов и городов вне пределов собственно русских земель, независимо от того, располагались ли они действительно за морем или нет (т. е. он абсолютно тождественен понятиям «за рубеж», «за граница», а также известному «за бугром»). В связи с чем «за море» в чистом виде, без сопроводительных пояснений (этнических и географических) не может быть аргументом при любой версии этноса варягов, т. к. оно может относиться к любой точке балтийского Поморья, протяженность береговой линии которого составляет около 8 тысяч километров [61] .
60
Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 66; Кузьмин А.Г. Татищев. М., 1981. С. 28.
61
Фомин В.В. «Варяжское заморье» русских летописей (X–XVII вв.) // Дискуссионные вопросы российской истории. Арзамас, 1995. С. 21–27; его же. «За море», «за рубеж», «заграница» русских источников // Сб. РИО. Т. 8 (156). Антинорманизм. М., 2003. С. 146–168.
Для примера можно сослаться на ту же ПВЛ, в которой читается «Сказание о призвании варягов». Так, в Лаврентьевском списке под 1079 г. сообщается о захвате хазарами в Тмутаракани черниговского князя Олега Святославича и дается первое пояснение к «за море»: «Олга емше козаре и поточиша и за море Цесарюграду». Под 1226 г., т. е. уже вне пределов ПВЛ, в Лаврентьевской летописи говорится, что «тое же зимы Ярослав, сын Всеволожь, ходи из Новагорода за море на емь», т. е. в земли финнов. В Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов термины «за море» и «из заморья» приложимы ко многим территориям: Готланду (1130 г. – новгородцы «идуце и-замория с Гот»; 1391 г. – прибыли послы «из заморья… из Гочкого берега»), Дании (1134 г. – «рубоша новгородць за морем в Дони»; 1302 г. – «послаша послове за море в Доньскую землю»), Швеции (1251 г. – «прииде Неврюи… на князя Андрея; и бежа князь… за море в Свиискую землю»; 1300 г. – «придоша из замория свеи в силе велице в Неву»; 1339 г. – «послаша новгородци… за море к свеискому князю посольством»; 1350 г. – новгородцы разменяли шведских пленных на своих, которые «быле за морем у свеискаго короля у Магнуша»; 1392 г. – «пришедши из моря разбоинице немце в Неву»), к землям финских племен суми и еми (1311 г. – «ходиша новгордци воиною на Немецьскую землю за море на емь»; 1318 г. – «ходиша новгородци воиною за море, в Полную реку (в земле суми. – В.Ф.)»; к восточнобалтийским городам Риге, Юрьеву, Колывани, к южнобалтийскому Любеку (1391 г. – «послаша новгородци послы на съезд с немци в Ызборьско… а немечкыи послове приихале из заморья, из Любока из городка, из Гочкого берега, из Риге, из Юрьева, из Колываня и из оных городов изо многих») [62] .
62
ЛЛ. С. 198, 426; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., Л., 1950. С. 22, 23, 26, 91, 93, 95, 206, 208, 212, 304, 330, 331, 333, 337, 350, 362, 384, 385.
Так что шли ли русские из своей земли по суше, плыли ли морем (Клейн что-то там говорит о каботажном плавании и плавании через открытое море), все для них было едино – «за морем», за границей. А продолжать твердить о никак не поясненном в «Сказании о призвании варягов» «за море», как это сейчас делают, помимо Клейна, Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин, И.Н. Данилевский, М.Б. Свердлов, В.А. Кучкин [63] , что оно указывает только на Скандинавию (на Швецию и даже «точечно» на Бирку), – это значит специально выдавать желаемое за действительное (а так поступали и А.А. Куник, В.О. Ключевский, А.А. Шахматов и др., объявляя русского летописца «норманнистом» и тем самым также превращая ПВЛ – по своему лишь норманнистскому произволу – в оплот норманнизма). Само же желание норманнистов привязать «за море» только к Скандинавии вызывает в памяти чеховского горемыку Ваньку Жукова, по нешибкой грамотности отправившего письмо в никуда: «Подумав немного, он умакнул перо и написал адрес: На деревню дедушке. Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу».
63
Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI веках: к истории названия «варяг» // Славяноведение. 1994. № 2. С. 58, 62, 67; Мельникова Е.А. Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции // Древнейшие государства Восточной Европы (ДГВЕ). 1998 г. М., 2000. С. 145–146; Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). Курс лекций. М., 1998. С. 62; Свердлов М.Б. Ладога IX–XII вв. в общерусском контексте // Ладога и истоки российской государственности и культуры. Международная научно-практическая конференция. 30 июня – 2 июля 2003 г. СПб., 2003. С. 176; Кучкин В.А. Был ли русский Север Варягией в праиндоевропейское время // Российская история. 2010. № 4. С. 195.
Фальсификаторы и фальсификации: вор кричит «держи вора!»
Слова же Клейна: «Ну сколько раз хватать фальсификаторов за руку», – которые он сказал по поводу моего утверждения о ничтожном наличии скандинавских вещей в Новгороде, когда там добыто 150 тысяч артефактов, есть свидетельство бессилия опровергнуть очевидное. А за руку ему надо хватать себя, вот бы всем уловам был улов – фальсификатор с огромным стажем. Да чтобы затем «Троицкий вариант – наука» непременно рассказал об этом событии, опять же не забыв поместить художественное фото главного героя и их, оказывается, постоянного автора.
Известный археолог Е.А. Рыбина в 2002 г. констатировала, что «коллекция предметов, собранная на раскопках в Новгороде за 1932–2002 годы, насчитывает в общей сложности более 150 тысяч изделий…», причем в это число не включен, подчеркну, массовый керамический материал. В 1997 г. она же указала, что «единичные скандинавские предметы (7 экз.) обнаружены и в самом Новгороде в слоях Х в.» [64] . Ранее, в 1979 г., М.В. Седова отмечала, что в процентном отношении число скандинавских находок (а все они не старше рубежа X–XI вв.) ничтожно «по сравнению с находками славянских, финно-угорских и балтских изделий…» [65] . Настолько ничтожно, что даже норманнисты относят эти находки к категории «случайных» [66] . Практическое отсутствие скандинавских вещей в слоях Новгорода тем более поразительно, что для его культурных напластований характерна, как подчеркивается в литературе, «исключительная насыщенность древними предметами» [67] . То есть древних предметов в Новгороде масса, а скандинавских, считай, нет совершенно.
64
Рыбина Е.А. Новгород в системе балтийских связей // Славянский средневековый город. Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. 2. М., 1997. С. 328; ее же. Не лыком шиты // Родина. 2002. № 11–12. С. 138.
65
Седова М.В. Скандинавские древности из раскопок в Новгороде // VIII Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, языка и литературы скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Ч. I. Петрозаводск, 1979. С. 180–181.
66
Мельникова Е.А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности // Новгородский край: Материалы научной конференции. Л., 1984. С. 130.
67
Петрова Л.И., Зайцева Л.В., Казаков В.Н. Работа над историко-археологическим опорным планом г. Новгорода. (К вопросу о мощности средневекового культурного слоя Новгорода) // Новгород и Новгородская земля. История и археология. (Материалы научной конференции. Новгород, 26–28 января 1993 г.). Вып. 7. Новгород, 1993. С. 231.
И в этом я нисколько не виноват, так что Клейну нечего попусту возмущаться. Ему бы лучше избавиться от иллюзий, внесенных в науку «заморскими» и нашими норманнистами, утверждающими, что Новгород был основан скандинавами, что он представлял собой их «собственный город-государство» и являлся «основной базой норманнов в Восточной Европе» [68] , что в нем – а это уж кому что нравится: а) до начала XI в. был расквартирован на постоянной основе «засадный» норманнский корпус, б) в конце X – первой половине XI в. находился постоянный «больший или меньший контингент скандинавов: дружинников новгородских князей и наместников великого киевского князя, новоприбывших искателей богатства и славы, торговых людей», в) «постоянный контингент скандинавов, имевших теснейшие связи с Норвегией» [69] .
68
Пирсон Э. Викинги. М., 1994. С. 26; Скрынников Р.Г. Древняя Русь. Летописные мифы и действительность // ВИ. 1997. № 8. С. 7; Гвин Д. Викинги. Потомки Одина и Тора. М., 2003. С. 246–247, 255.
69
Мельникова Е.А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности. С. 129; Молчанов А.А. Новгород во второй половине IX – первой половине XI в. (жизнь топонима и история города) // Восточная Европа в древности и средневековье. Политическая структура Древнерусского государства. VIII Чтения памяти В.Т. Пашуто. М., 1996. С. 54; Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 543, 554.
Клейн даже говорит о «точных цифрах», согласно которым «норманнов в стратегически важных пунктах Северной Руси в IX веке было больше, чем славян». Но эти «точные цифры», которые он со своими учениками Г.С. Лебедевым и В.А. Назаренко привел в 1970 г. в статье «Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения», существуют только в его воображении. На неточность этой «точности» а la Клейн еще в 1971 г. указали историки А.С. Кан и А.Л. Хорошкевич (подчеркну, норманнисты), которые усомнились в правильности методики выяснения «процентного соотношения скандинавских с нескандинавскими курганами» и критериев отнесения «бедных вещами курганов, к числу скандинавских: каменная ограда вокруг кургана, находки в кострище обрядового печения, урна, поставленная на глиняную и каменную вымостку, – все эти детали обряда встречаются и у славян, и сами по себе еще не дают возможности определить этническую принадлежность памятников» [70] .
70
Кан А.С., Хорошкевич А.Л. [Рецензия] Исторические связи Скандинавии и России IX–XX вв. / Сб. статей. Л., Наука, 1970 // История СССР. 1971. № 6. С. 190.
Хотя для Клейна с учениками «определить этническую принадлежность памятников» – пара пустяков, ибо вера в норманнство варягов необыкновенные чудеса творит. И они, абсолютизируя находки, ими и их коллегами объявленные «скандинавскими», утверждали, что в Х в. скандинавы – дружинники, купцы и даже ремесленники – составляли «не менее 13 % населения отдельных местностей» Руси (по Волжскому и Днепровскому торговым путям). По Киеву эта цифра выросла у них уже до 18–20 %, а в Ярославском Поволжье численность скандинавов, по прикидкам Клейна, Лебедева, Назаренко, уже «была равна, если не превышала, численности славян…» [71] .
71
Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения // Исторические связи Скандинавии и России IX–XX вв. Л., 1970. С. 234, 238–239, 246–249.
И эта картина массового пребывания скандинавов на территории Руси рисовалась ими на основе подсчета камерных погребений середины и второй половины Х в. Ладоги, Пскова, Гнёздова, Тимерева, Шестовиц под Черниговом, Киева, которые десятилетиями выдавались в науке в качестве захоронений норманнов, якобы входивших в высший слой «управленцев» восточными славянами. Но русские камерные погребения совершенно произвольно были увязаны, как и многое другое в русских древностях, со скандинавами. Ибо камерные гробницы Бирки IX в., на основании которых воцарилось мнение о норманнском характере сходных погребений на Руси, высказанное шведским археологом Т.Ю. Арне и затем активно закрепляемое в науке его учеником Х. Арбманом (посредством этих погребений они доказывали существование на Руси Х в. норманнских колоний), не являются шведскими.