Гомогенус
Шрифт:
– Зачем нам эти понятия, если с избытком достаточно понятия человек. Половой акт – это бесспорно проявление любви, но, как факт, если не говорить о продолжении рода, это не венец любви. С таким же успехом людей можно делить на тех, кто падает на одно колено, когда дарит цветы, и тех, кто не падает, назвать их одноколенниками и начать сажать их в тюрьмы за то, что нельзя падать на одно колено, или наоборот всех заставить это делать. Делить людей по способу полового акта – это всё равно что делить людей по способу дарения цветов или как человек делает предложение руки и сердца своей второй половинке. Поэтому такое деление абсурдно, половой акт не венец любви. Главное, чтобы люди почувствовали, потому что только с её помощью можно вообще осознать и понять глубину
Турганов, слегка подскочив, вытаращил глаза на Гену.
– Даже во времена войн и во времена великих лишений для любви всегда найдётся время и место. Бывало, когда я подходил к дому, то чувствовал их любовь друг к другу, настоящую, чистую. Это ощущение застилало меня, я забывал о проблемах. И сидел на пороге, пока их близость не заканчивалась. Тогда я понял, что искренняя любовь должна быть основой этого мира. Неверность вашего суждения, – Гена кивком указал в сторону Турганова, – легко доказать. Природа очень многогранна, есть различные формы жизни, есть разнообразные формы развития, а также способы размножения, где один организм в зависимости от условий окружающей среды может размножаться по-разному, будь то половой процесс или бесполый, конъюгация или вообще смена генераций. Существуют организмы, у которых нет постоянно живущих особей мужского пола, перед размножением самки вырождаются в самцов, у которых отсутствует пищеварительная система, после оплодотворения самок, самцы гибнут, и появляется новое поколение самок, которые живут дальше.
Гена улыбнулся:
– О вкусах не спорят. Множество людей живут не так, как другое множество. Будь то культура одеваться, питаться, бытовые моменты, кто-то увеличивает кольцами шею, кто-то вставляет блюдце в нижнюю губу, а кто-то «для красоты» затачивает зубы. О человеке стоит судить по поступкам, по способностям, по величине вклада в жизнь, в развитие общества, а не по тому, как человек выражает свою любовь. Меня возмущает подход общественности к людям, имеющим однополые отношения, все эти насмешливые стереотипы и клише, эти люди не ассоциируются с сильными личностями, но бедам мы противостоим не хуже других, многие из нас служат в армии, стоят на страже порядка. Судить о людях подобн…
Турганов, конечно, слушал всё, но Гена вдруг оборвал свои рассуждения, он понял, что увлёкся, он здесь был не для этого, хотя проблема равенства была для него всегда важной темой.
Атмосфера была давящая, в кабинете стало душновато.
– Итак, мою мать с другими выгрузили во внутренний сектор, через некоторое время прошла перепись, все, кто знал гомосексуалистов до заключения, должны были назвать их имена, если показания вызывали хоть малейшее сомнение, забирали в допросные, по факту, это были пыточные, пытали жестоко – электротоком, избивали, топили в сырой мешковине, выколачивали имена и показания. Это касалось только тех, кто в лагере был по обвинениям в гомосексуализме. На одном из таких допросов моя мать и встретила свою любовницу, а впоследствии и сожительницу, а у меня появилась ещё одна мама.
Бровь Турганова поползла вверх.
– Всё верно, надзирательница влюбилась в мою мать. Режимы режимами, но только вот люди зачастую остаются людьми, всю нацию не опорочишь, а сердцу не прикажешь, и… и это привело её к краху, кто-то из сослуживцев всё же доложил о пристрастиях своей начальницы, и она была поставлена перед фактом: убить нас или разделить нашу долю, став узником этого лагеря.
Даже под страхом потерять всё, она выбрала нас и свою любовь, не изменила своим принципам, и мы стали жить, выживать вместе.
В «санатории» кормили ужасно, тяжёлая работа и страх того, что могут забрать работать «в реактор», как это называли между собой узники, заставляли людей предпринимать попытки побега, причём многие не пытались бежать навсегда,
И мы разошлись, странно, но никто не возразил мне. Я шёл, утренняя прохлада начинала сходить на нет под гнётом жары наступающего дня, зелень скрывала меня. Сердце бешено билось, на небе почти не было облаков, в голове толкало, дышал часто и прерывисто, я стал ощущать понимание того, что вокруг меня вблизи никого нет. Вокруг столовой был бетонный забор, перебежав просматриваемый участок, я скрылся в зелени близ забора, запах хлеба усилился, отталкиваясь от деревца, я поднялся на кромку заборчика, главный вход был обращён на юг, на пятый энергоблок третьей очереди ЧАЭС, за забором с севера были здания санпропускников, пруд, откуда я пришёл, был строго на восток от столовой. В задней части столовой у разгрузочной стоял ЗИЛок со свежим хлебом и ожидал выгрузки. Короткая мысль, словно выстрел пистолета, дающего старт эстафеты, перекинула меня через забор, я зацепился и немного вывихнул ногу, поругав себя, поковылял к машине, на ходу я сорвал с себя рубашку, взял за края и рукава, словно в авоську, закинул несколько буханок и ватрушек, запах просто дурманил, в животе урчало, но я не мог, сперва дойти до всех, а там и пировать. С обратной стороны бетонного забора стояли какие-то баки, я даже с вывихом без труда перемахнул через этот бетонный забор и был таков, кажется, и боль поутихла. Как ни странно, при подходе к пруду в какой-то момент я как бы ощутил, где были мои друзья, и вышел на берег чётко к ним. Это было незабываемо: мы лопали хлеб кусками, а ватрушки – это было нечто. И тогда я понял: это то, что я буду делать, но выходить каждый раз через блокпост и тем более проходить с хлебом обратно нель…
Конец ознакомительного фрагмента.