Гомункул
Шрифт:
Скоро десять. Пора паковать вещи. Еще неизвестно, когда Хасбро сможет вернуться, но уже в четыре утра они будут на пути в Харрогейт.
— Поразительная история! — вскричал Сент-Ив, перебивая старика в разгар очередной версии пересказа увиденных чудес. — Приходите еще повидать нас, мой добрый друг. Не забудьте. Вот вам бутылочка на дорожку. Передавайте наши наилучшие пожелания миссис Бингер. А что же Бингер-младший? Так на мельнице и работает? Прекрасно, прекрасно…
Вслед за этим мистер Бингер обнаружил, что стоит на крыльце усадьбы, в каждой руке по бутылке эля, и пытается ответить сразу на все профессорские вопросы, но уже ведет эту беседу с дубовой дверной панелью. Покачиваясь, он двинулся прочь по подъездной дорожке, обогатившись на пять фунтов наличными, две бутылки эля и историю, которую
Три часа спустя Сент-Ив не без труда очнулся от крепкого сна, заслышав, как к дому подъезжает повозка. Он вырвал себя из постели и уставился во мрак за окном. Фургон, груженный космическим аппаратом, проехал мимо и скрылся с глаз за воротами каретного сарая. Хлопнула входная дверь, Сент-Ив вновь провалился в сон и очнулся уже перед рассветом, разбуженный грохотом чемоданов, которые Хасбро волок по коридору в прихожую.
Когда получасом позже они выехали в Харрогейт, рассчитывая успеть к лондонскому экспрессу, солнце едва позолотило восточную сторону неба за верхушками деревьев. Что за странные открытия ждали их впереди, Сент-Ив мог только догадываться, но решительно сжатые губы и суровый прищур глаз выражали полную к ним готовность; мало того, изобретатель не побрезговал бы ими позавтракать. Он жестоко ошибся, полагая себя недосягаемым для выходок извергов, населяющих лондонское дно. Теперь Сент-Ив видел все намного, намного яснее.
XI
НАЗАД В ЛОНДОН
Уиллис Пьюл дрожал от холода в подлеске, разросшемся в обмелевшем русле небольшого притока реки Нидд. Густые ивняк и папоротники надежно укрывали его от посторонних глаз; он полежит тут, затаившись, пока лондонский состав не будет готов отойти от платформы. Станция находилась в пятиминутном броске к югу. Вчерашняя покупка обратного билета оказалась гениальным ходом, иначе его песенка была бы уже спета. Люди прочесывали окрестности, охотясь за Пьюлом. С какой же стати, хотелось бы знать? Уж точно не из-за переполоха в поместье Сент-Ива. Подумаешь, невидаль. Едва ли это происшествие могло собрать такую свору ненормальных. Скорее всего, сюда как-то припутаны те взрывы, что прогремели вскоре после его отхода. Видит небо, он не имел к ним никакого отношения! «Проклятье на головы этой деревенщине», — думал Пьюл, осматриваясь поверх кустов. Если б он только мог, уничтожил бы их всех, одним скопом. Какой-нибудь заразной болезнью — скажем, при помощи воскрешенных крыс, питающихся кровью и кишащих чумными блохами.
Он осторожно похлопал себя по носу, поправляя сползающие бинты. Содрать бы их совсем да швырнуть в канаву, но пропитавшие их химикаты придали его лицу янтарно-голубой окрас, пугающий и необъяснимый. Бинты как таковые не слишком бросались в глаза. И даже, кажется, произвели положительный эффект. Кожа на лице чувствовалась собранной и тугой, и Пьюл уже давно одержал верх над безотчетным рвотным рефлексом на вонь анчоусной пасты. Он потянул концы бинтов, ослабил узлы и, туго подмотав всю конструкцию, затянул по новой.
Сверился с карманными часами. Пора идти. Ему придется ползти на брюхе под прикрытием зарослей — ничего другого не оставалось. Пьюл ведь не может провести в этих кустах остаток своих дней, а если выскочит на дорогу, его тут же схватят. Пьюл предпочел бы угнать повозку — придушить хозяина и убраться с его пожитками, — но для столь решительных действий он и так слишком глубоко увяз. Цена новых проделок может оказаться выше их выгоды.
Пьюл снова приподнялся над кустами. Понятно, что толпа уже давно устала шарить по лесу. Кажется, вокруг не было никого, кроме тощего мужчины в синих бриджах, чистившего в лохани треску на задах рыбной лавки. Пьюл выбрался из своего убежища сквозь прогалину в подлеске и зашагал по улице — деловито, как ему казалось, отнюдь не напоминая преступника, уходящего от погони. Мужчина с треской скоблил свою рыбину, не обращая на него внимания. Столь же деловито Пьюл свернул за угол рыбной лавки, увидел, что впереди улица пустынна, и побежал к железнодорожной станции, придерживая норовившие размотаться бинты рукой.
За квартал до станции он перешел на шаг: времени у него предостаточно, а привлекать излишнее внимание опасно. Локомотив разводил пары на путях у открытой платформы. Не так уж много пассажиров рассаживалось по вагонам. Усталого вида мужчина с усами торговал вразнос лепешками и кофе — подавал их в окна. Пьюл готов был убить за лепешку, в самом буквальном смысле слова. Он пребывал в отвратительном настроении, которое голод ничуть не сглаживал.
Стальные ступени вели к вагону второго класса в десяти футах впереди. Никто не закричал, никто не бросился на него с кулаками. Пьюл швырнул монетку лениво прохаживавшемуся по платформе мальчишке-газетчику, запрыгнул в вагон, отыскал свободное купе и спрятался за развернутой газетой. Лучше не высовываться, решил он, пока они не окажутся хотя бы на полпути к Лондону.
Поезд двинулся было вперед, но тут же резко встал, шипя выпущенным паром. По платформе простучали шаги. Пьюл глянул поверх газеты и обомлел, увидев Лэнгдона Сент-Ива со слугой, поднимающихся в вагон. Он вздернул газету повыше. Если дверь в его купе откроется, он выскочит в окно. А что еще делать? Пистолета при нем нет. В следующий раз его не застанут безоружным, а он точно будет, этот «следующий раз», непременно будет.
Нарбондо устроит Пьюлу страшный разнос за то, что ему не удалось найти бумаги. Долгие часы потребовались на то, чтобы выжать из Кракена все нужные сведения: спиртное куда действеннее и куда опрятнее пыток. Пьюл охотно прибегнул бы к последним, но, поскольку они с Нарбондо не имели ни малейшего понятия, может ли Кракен хоть что-то им предложить, было решено оставить пытки напоследок. Кракен был упрямый старый хрыч, да еще и совестливый, но в конце концов выболтал все, рыдая в стакан. Пьюл усмехнулся за газетой и задался праздным вопросом, занял ли Сент-Ив купе в этом вагоне или прошел в следующий. Хотя какое это имело значение?
Пьюла захватила внезапная идея. Он мог бы выскользнуть из поезда, вернуться в поместье Сент-Ива и спокойно выпотрошить дом в отсутствие хозяина. Спалить усадьбу, если понадобится. Он поторопился, но теперь у него появился шанс. Он вскочил, уронив газету на пол, но стоило поезду снова дернуться, повалился на сиденье. Похоже, состав наконец тронулся. Пьюл распахнул дверь и высунулся в коридор — как раз вовремя, чтобы увидеть в нескольких ярдах перед собой спину слуги Сент-Ива, стоявшего в проходе и беседовавшего со своим господином через открытую дверь купе. Пьюл отскочил назад, а поезд снова остановился. Он что, обречен остаться в проклятом поезде? Лишиться второго шанса? Пьюл лишь плечами пожал. Какая разница, в конце концов? От его возвращения в усадьбу выиграет только Нарбондо. Горбун всегда остается в выигрыше.
— Горячие лепешки! — раздался крик под окном. — Кофе и чай!
Пьюл протянул шиллинг. Обсыпанный мукой торговец взвизгнул и уронил выпечку вместе с подносом и всем прочим прямо на перрон. Кофе разлился. Торговец взвизгнул снова.
— Прышелитц! — возопил он, заваливаясь на спину. — Чортов прышелитц!
В соседнем купе подняли оконное стекло. «Бринсинг!» — крикнул кто-то. В зыбкий утренний сумрак высунулась чья-то голова. Послав подальше осторожность, Пьюл высунулся и сам — на него глядел Лэнгдон Сент-Ив, от потрясения лишившийся дара речи. Поезд дернуло; Пьюл метнулся к двери. Торговец визжал, не переставая. Хасбро уже бежал к его купе, но Пьюл вцепился в ручку и распахнул дверь прямо у него перед носом, да еще и навалился плечом, рассчитывая свалить слугу Сент-Ива одним ударом. В соседнем купе, оказавшемся как раз за его спиной, сидела хрупкая пожилая женщина, не сводившая округленных в ужасе глаз с грязных бинтов на голове Пьюла. Ноги она поставила на низенький дорожный чемодан, вне сомнения, слишком тяжелый, чтоб поднять на багажную полку.
Пьюл мигом шмыгнул в ее купе, обеими ногами уперся в дверной косяк, потянул на себя чемодан старушки, вырвал из-под ее ног и выволок в проход, кляня их всех на чем свет стоит — и чемодан, и его владелицу, и Сент-Ива. И лишь подперев чемоданом распахнутую дверь, сообразил наконец, что усилия не стоят затраченного времени. Ругнувшись еще разок на прощание, Пьюл рванул в конец вагона и перемахнул в следующий, где слегка замедлил бег, мучительно соображая, куда, черт возьми, человеку спрятаться в движущемся поезде.