Гомункул
Шрифт:
— Вот скажите… — нараспев проговорил он, искоса посматривая на череп Джоанны Сауткотт, лежавший подле кресла и по отсутствующие уши скрытый травой. — Нынешней ночью вас случайно не удивило несообразное моменту обилие мертвых тел и оторванных голов?
Абсолютно искреннее недоумение Парсонса заслуживало подробного отчета, и Сент-Ив кивнул, подбирая верные слова. Поиски эти, однако, резко прервало внезапное явление Шилоха, Нового Мессии: с изможденным лицом, в запачканной и изодранной рясе старик проковылял к ним, чтобы предъявить зажатый в кулаке тлетворный «марсельский мизинчик». Головка высовывалась и пропадала с прежней издевкой, только гораздо быстрее; дергаясь туда-сюда, она фейерверком рассеивала искры, издавая вонь горелого каучука и неопределяемой тухлятины. Издав безумный стон, старик повалился лицом вниз, да так и остался лежать — разве что дернулся разок-другой, разметав полы своего рваного, измаранного одеяния. Вполне очевидно, Шилоха хватил удар, но зажатый под ним «мизинчик» продолжал щелкать и верещать, а потом таки вырвался и откатился в сторону.
Сент-Ив поморщился; Парсонс же встал и не торопясь приблизился к тому месту, где в траве стремительно вращался «мизинчик», чья высунутая головка испустила вскоре заключительный, вялый свист. Физиолог тяжко помотал головой и побрел в темноту, неуверенно лавируя в сторону Хампстеда, точно лишенная руля лодка.
Сент-Ив проводил его взглядом, с тоскою размышляя, как могли отразиться на собственной его репутации как ученого необыкновенные события этой ночи, но в итоге решил, что на самом деле ему наплевать. Ночь тяжело сказалась, разумеется, на обеих сторонах противостояния. Его соратники в изнеможении брели к фургону, на козлах которого устроился невозмутимый Хасбро. Как и все они, Сент-Ив ощутил вдруг смертельную усталость. Уже сегодня ему надлежит вернуться в Харрогейт: ясно, что сделать предстоит еще очень многое.
— Ну что ж, — обратился он к Годеллу, — вот и завершились ратные труды клуба «Трисмегист». И надо признать, не без некоторого успеха.
— Это пока, — туманно поправил его Годелл. — Скорее всего, нам еще придется встретить нашего миллионера, хотя я склоняюсь к выводу, что его карта бита. Дам ему очухаться денек-другой и сам нанесу визит.
— Как считаете, что сталось в итоге с Уиллисом Пьюлом? — осведомился Сент-Ив. — В самом конце он будто вовсе лишился рассудка.
Годелл кивнул:
— Уверен, его безумие стало расплатой за содеянные злодеяния. Впрочем, Пьюл уже воссоединился со старым товарищем.
— С кем это? — удивился Сент-Ив.
— С нашим давним знакомым. С горбуном.
— Нарбондо!
Годелл кивнул.
— Я видел Пьюла лежащим лицом вниз в груженной карпами двуколке. Горбун погонял лошадей.
— Вот же бедолага, — пожалел алхимика Сент-Ив. — Едва ли Нарбондо явился спасти его.
— Чертовски в этом сомневаюсь, — сумрачно ответил Годелл, и вдвоем они направились к фургону, где уселись позади, болтая ногами, — так, чтобы видеть склон холма, где всего два часа тому назад высился долгожданный дирижабль.
Где-то впереди тащилась половина Лондона, но ни единый человек в этой обширной толпе не имел даже малейшего понятия о тех тайных мистериях, что нынче обеспечили их ночным развлечением. Хотя многое ли осознаем мы сами, спросил себя Сент-Ив. Говоря начистоту, ни на ломаный грош — даже Годелл при всей остроте его ума. Интеллект бессилен дать ответы, сталкиваясь с подобными вещами; он не сможет объяснить, почему в призрачном лунном свете Хампстед-Хита холодная и размеренная поступь науки дала сбой, свернула с намеченного маршрута и потерялась во тьме, даже не подозревая о том. Бедный Парсонс! Каково ему теперь думать о загадке дирижабля? Проснется ли он в полдень, уже успев разобрать прошлую ночь на отдельные элементы и собрав их заново, выстроив по менее пугающему лекалу? Именно так поступил бы человек, оставшийся один в темной ночи и отчаянно строящий из себя храбреца, чтобы при виде полуденного солнца напрочь забыть о былом страхе.
С дремотным интересом Сент-Ив озирал опустевшие холмы, пока фургон качался на грязных ухабах дороги, спускавшейся к Хампстеду — деревне, погруженной сейчас в темноту и предрассветный сон. Ученый постарался восстановить в сознании общую картину увиденного — бросающий якорь дирижабль, тень доктора Бердлипа за ребрами деревянной гондолы, его широко расставленные, как у привычного к качке моряка, ноги. Но оставшиеся позади холмы Хита были пусты; разобранный на части дирижабль исчез навсегда. Уже начинало казаться, что странный этот корабль всегда был чем-то вроде блуждающего в ночи огонька, призрачной тенью чьего-то сонного заклинания, сотканного из полнейшей пустоты, — как и те неявные краски, что вьются да колышутся за опущенными веками Сент-Ива, пока он не воспарит над затянутым облаками далеким пейзажем в незаметно объявшем его сновидении.
Об авторе
Джеймс Пол Блэйлок родился в 1950 году в Лонг-Бич, штат Калифорния. Обучался в университете того же штата, где и получил степень магистра гуманитарных наук.
Был дружен с Филипом К. Диком и учился у него (заодно со своими современниками К. У. Джетером и Тимом Пауэрсом), а ныне причисляется к отцам-основателям литературного течения «стимпанк». Удостоен двух премий World Fantasy Awards и Philip К. Dick Award.
Является директором Консерватории писательского мастерства в Школе искусств округа Ориндж, где Тим Пауэрс числится преподающим автором. Кроме того, Блэйлок состоит профессором Чепменского университета, где трудится вот уже два десятка лет. И уже более сорока лет он женат на Вики Блэйлок, родившей ему двух сыновей — Джона и Дэнни.
Послесловие
СТИМПАНК, И НЕТ ЕМУ КОНЦА
Жанр, классикой которого стал роман Джеймса Блэйлока «Гомункул», — сокровищница парадоксов. Все в общих чертах знают, что такое стимпанк (или «паропанк»); все понимают, что в фантастике это явление, с которым никак нельзя не считаться. Однако дата рождения стимпанка теряется в клубах лондонских туманов легендарной эры королевы Виктории, да и сущность его, если приглядеться, ускользает, точно пар, вырывающийся из адского механизма, который порожден безумным гением и призван то ли спасти мир, то ли его уничтожить.
Одно не подлежит сомнению: Блэйлок, придумавший викторианского ученого, исследователя Лэнгдона Сент-Ива, и описавший его забавные и страшные приключения в нескольких романах начиная с «Гомункула», — один из святой троицы фантастов, которые если не сотворили стимпанк как таковой, то по крайней мере первыми осознали: за стимпанком — будущее.
И вот парадокс: жанр, неразрывно связанный с туманами викторианской Англии, появился на свет вовсе не в Соединенном Королевстве, а в далекой солнечной Калифорнии, в городке Ориндж, где жили три закадычных друга: Джеймс Блэйлок, Тим Пауэрс и К. У. Джетер.
Новый жанр появился в пабе, пусть и не в лондонском. Дело было так: друзья, которые учились в одном университете (Калифорнийском), изучали литературу одного периода (викторианского) и хотели одного и того же (писать фантастику), часто собирались в пивнушке «О’Хара» — разумеется, с целью проведения «изысканий». Последние, как ни странно, распитием пива не ограничивались: Блэйлок, Пауэрс и Джетер обсуждали пока не написанные книги и свободно обменивались идеями. Как-то речь зашла о черных дырах; Джетер, которого забавляло легкое отношение Блэйлока к науке, заметил, что если бы тот написал рассказ о черной дыре, в финале ее наверняка заткнули бы гигантской пробкой. Блэйлок воодушевился — и сочинил «Дыру в космосе». Рассказ был куплен за 40 долларов журналом Starwind, но увидеть свет не успел, потому что журнал разорился, выпустив всего два номера.