Гончаров и стервятники
Шрифт:
Я на прощанье крепко пожал ему руку со словами, что все образуется, наладится и мы прорвемся. Он устало и безнадежно махнул рукой и тяжело пошел к мини-рынку наводить порядок среди кавказцев.
Деловито и точно желудок сообщил, что уже шестнадцать часов по местному времени, это подтвердили и часы. Протиснувшись в троллейбус, я поехал к Ленке на работу. В кабак мы, конечно, не пойдем, но домашнюю пирушку устроим.
* * *
Пока Елена на кухне звякала тарелками, стучала ножом и вслух размышляла о моем неумении и нежелании устроить нормальный семейный быт, я, подтащив к тахте телефон, аккуратно
– Ты меня, милый?
– ласково спросила Ленка, появляясь в дверях с батончиком недорезанной колбасы.
– Или у тебя еще есть знакомая девушка?
– Нет, пока ты одна справляешься с возложенными на тебя функциями. И вообще, не морочь мне голову. Я хочу есть, и если через полчаса едоба не будет готова, то уснешь сегодня непорочной, как Орлеанская дева.
Второй звонок был результативней. Глеб Андреевич Чистов совершенно отошел от дел и был рад каждому собеседнику. А рассказать о таком прекрасном человеке, как Андрей Семенович Кротов, - это его долг. Мы договорились пообщаться у него на даче; на выезде из города должна меня подобрать серая "Волга" с тонированными стеклами в 9.00.
И в третью квартиру я вошел телефонным звонком. После второго гудка грудное контральто сообщило, что меня слушают.
– Мне бы Валентину э-э-э...
– заблеял я, разыгрывая смущение.
– Александровну, - спокойно уточнило контральто.
– Да, да, Александровну, - с бурным восторгом подтвердил я.
– Я вас слушаю.
– Я бы хотел с вами встретиться.
– Похвально. Если бы я не знала, что вы - Гончаров, то ситуация, согласитесь, складывалась бы довольно пикантная. Но мы сегодня разговаривали с Борисом, так что я в курсе. Когда вам удобно?
– Если возможно, завтра, после обеда.
– Где?
– Если не возражаете, то у вас дома. Но вы не подумайте, я мальчик воспитанный, и ничего такого...
Резкое "хорошо" прервало мою дурацкую тираду, непонятно как из меня выскочившую. Холодный голос назвал адрес и время. В 14.00 я должен посетить Валентину Александровну, бывшего референта, бывшего секретаря, по совместительству приходившуюся шефу и любовницей.
На этот раз я осторожно положил трубку, кляня себя за развязность. На сегодня все.
Поглубже забравшись на тахту, я на восточный манер скрестил ноги и, хлопнув в ладоши, позвал:
– Гейша, давай вина, мяса, женщин и выключай свет.
– Подождешь. А зачем, Кот, тебе женщины?
– с удовольствием ехидничала Елена.
– Ну вино и мясо - понятно, ты алкоголик и обжора - и в этой области специалист. Но женщины! Что ты с ними будешь делать? Дай тебе пять наложниц - ты ж сбежишь...
Это было последнее, что она сказала в моем доме в этот вечер.
* * *
К назначенному вчера месту встречи частник доставил меня с опозданием в десять минут. Но "Волга" стояла, и стекла были черны. Толстяк лежал поодаль в траве и промывал свои кишки пепси-колой. Вовремя наплевав на всех, мужик ушел на покой. Несмотря на полноту, в нем еще чувствовалась энергия, которую теперь он хотел истратить только на себя.
Увидев меня, он резво вскочил, подобрав с земли желто-красный плед, и с хохотом представился:
– Глеб Андреевич.
– А стрельнув на меня памятливым глазом, закончил: Ваш покорный слуга. Как жизнь, Гончаров?
Я несколько опешил, но потом и сам вспомнил, неожиданно глупо спросил:
– Это вы?
– Это я, сказал пес из-под кровати, ничего не вспоминай, будем говорить о Кротове.
До дачи было пятнадцать километров асфальта и три - проселочной дороги. А на пятом я спросил:
– Как такой лимузин оторвал, Глеб Андреевич?
Он ощупывал серую дорогу желтыми глазами.
– Как? А ты не знаешь?
– Догадываюсь.
– Вот и догадывайся.
– А все-таки?
– Ты что, журналист? Я тебя за другого держал.
– Батенька, я ведь не Трезор, чтобы меня держать.
– Ты, милок, хуже. Ты - гиена, жрущая падаль, в азарте сожравшая свою же собственную лапу. Ты, котик, вспомни, какие ты проникновенные речи подчиненным задвигал. Патриотизм, коммунизм, ленинизм... А теперь что?
– Я ушел из органов, - эффектно и хлестко пошел я козырем.
– Не ушел ты, - протянул он бесцветно, спокойно.
– Тебя другая гиена съела - Артемов. И повод был - твоя пьянка.
"Волга" шла на скорости, легко оставляя за собой тяжесть пережитого. Но за рулем сидел водитель, не желающий расставаться с грузом прошлого.
– Эта "Волга", - продолжил Чистов, блеснув клинком глаз, - ворованная. Ты просил об этом рассказать? Расскажу. Взята за полцены, как брак. Дома у меня масса таких вещей. Есть дача, сейчас ты ее увидишь. Был спецпаек, на котором я выгадывал сотню рублей в месяц. И любовница была, куда эти деньги уходили. Все как полагается. Но мы были мужиками. Не все, правда, как выяснилось. Когда пришла пора гасить наши кредиты, многие оказались несостоятельными.
Я не про идею говорю. Она эфемерна. Говорю о сущности и начале. Это не скучная философия. У человека - министр ты или вор - должен быть хребет. Чуть слабее, чуть сильнее, но он должен быть, чтобы на нем могли удержаться - семья, близкие, наконец, общество.
– Он откашлялся и досадливо сплюнул за окно.
– Пойми, если ты что-то имеешь в штанах и это отличие делает тебя мужиком, ты и должен им быть всегда. Это - кредо. Потеряв его, ты - никто. Евнух. Я все всем могу простить, кроме продажности.
Дачка оказалась средненькой, ординарной, каких сотни. Одноэтажная, правда с мансардой, и выглядела она очень мило на фоне яблоневых деревьев, малиновых кустарников и прочей ползучей зелени.
Впечатление портил дальний угол участка, где все еще шли строительные работы. Видимо, возводилась примета респектабельности - банька. Ее кирпичные стены были уже наполовину подняты.
Пригласив меня в дом, хозяин спросил:
– Чай пить будем?
– Хотелось бы к делу, - сухо сказал я.