Гончаров попадает в притон
Шрифт:
– Так вы не помните, на какой машине в ту ночь уехал Гена?
– Ну помню! И что?
– Вы бы оказали неоценимую услугу мне и его брату, если бы назвали ее номер.
– Абсурд! Вы помните номер машины своего соседа?
– Нет, - признался я, шестым чувством понимая, что идет игра, в которой я пока проигрываю.
– На бежевой "шестерке" он уехал. За рулем был лысый высокий мужик, кажется, Слава. Он иногда здесь бывает. Но редко, примерно раз в месяц. Вот и все, что я могу сказать.
– Во что был одет Геннадий?
– Кажется, в белую рубашку, а брюки... Не помню. Надеюсь,
– Нет, искупаюсь, отдохну.
– Всего наилучшего, не подцепите чего-нибудь.
Злобно урча, "Нива" пошла в гору. А я, раздевшись, с удовольствием бултыхнулся в воду. Плавать - это удовольствие, дарованное нам Творцом много-много лет назад, когда мы еще были головастиками. А еще большее удовольствие при этом думать о чем-нибудь приятном. Например, о Валентине, о ее добром Федоре. Но о них думать не получалось. В голову лезла мерзкая Жорина рожа. Что за тип? То, что он у меня пойдет под суд за убийство девчонки, это бесспорно, но это позже. Сейчас меня больше всего волновало его сегодняшнее поведение, с моей точки зрения совершенно непонятное. Если он врал, то зачем? Ведь он прекрасно понимал, что я буду еще ходить и ходить по пляжу, выспрашивая каждую девку, пока наконец не доберусь до истины. А если ему обо всем доложила Галина? Если он не врал, испугавшись меня, то что я имею? Ровным счетом ничего, эфемерную бежевую "шестерку" да мифического лысого мужика. Черт ногу сломит. А собственно, какой смысл ему говорить неправду? Ну уж очень он мне не понравился, глазки пронзительные, весь на нерве, хотя не хочет этого показать. Дурак ты, Гончаров, ну почему тебе должны все нравиться? Семушкин тебе не нравится. Нейрохирург не нравится, сексуальный убийца Жора тебе тоже не нравится. Ну все, Гончаров, сливай воду, доразмышлялся!
– Мужик, ты там водяным еще не стал?
– окликнули меня с одного катера. Битый час воду буравишь.
– Кайфую.
– Кайфуй, кайфуй, пока не отвалился...
– Мужики, а где Жорин катер?
– А черт его знает, он нам не докладывает. Иногда по неделе его нет. У него где-то есть берлога. То ли на островах, то ли на том берегу.
Растянувшись на песке, я наблюдал, как деловито, по-производственному, словно ткачихи к станкам собираются проститутки. Кто в одиночку, кто парами, на машинах и пешком, постепенно они заполняли пляж, разделяясь то ли на бригады, то ли на звенья. Иные же предпочитали индивидуальный метод.
Ко мне тащился вчерашний сутенер Курас, личность при свете еще более отвратительная.
– Че, мужик, отдыхаем?
– Отдыхаем!
– Ништяк, кого будешь?
– Тебя, кислодриста!
От такой невиданной наглости у него напрочь пропал голос.
– Аик... ик... ко... длу...
– Не кодлу, а падлу, тебя, значит, понял? От Жорика я. И заткни свою вонючую пасть, или я это сделаю сам. Пошел, мразь! Курас-п...
Не поднимаясь, я заехал ему пяткой в пасть, и, судя по его реакции, очень удачно. Согнувшись, он заюлил по песку под сдержанный хохоток своей паствы.
Я поднялся и спокойно пошел по пляжу, давая понять Максу, что все идет по плану. У знакомой лодки расположились мои вчерашние подруги, Верка и Элла.
– Пойдем, что ли?
–
– А повежливей нельзя?
– Повежливей пусть с тобой муж разговаривает. Сколько берешь?
– Сколько не жалко. Но за то, что ты уделал этого ублюдка, могу и бесплатно. Пойдем.
– Она протянула руку, чтобы я помог ей встать.
Игнорируя светские манеры, я отвернулся, наблюдая закат.
– Хоть ты и хам, но я с тобой пойду.
– Куда?
– Есть у меня местечко, а ты не садист?
– Нет, идем.
– Элла, ты, если что, смотри! Я крикну. Пойдем, мой золотой, тут недалеко.
Ее любовное гнездышко было поплоше Галкиного и состояло из старой двухместной палатки, прикрытой ветками.
– А ты точно не садист?
– спросила она уже у входа.
– Нет, я вчерашняя лесбиянка-медсестра, Констанция.
– Господи-и-и!
– Она приготовилась сесть на сучковатое бревно. Этой возможности я ей не дал.
– Успокойся, мне нужно с тобой поговорить.
– Но ты же мужик?
– Уже сорок два года, могу это аргументировать.
– Не надо, так вижу. Зачем же вчерашний маскарад?
– Так получилось.
– Трахаться-то будем?
– В другой раз. Ты вчера мне кое-что рассказала про Жору.
– Нечего я не говорила, - испуганно затараторила она, - пьяная была. Вот и несла всякую чушь. Забудь.
– Ну и терпите дальше его издевательства. Я подумал, что ты хочешь отомстить за ту убитую им девочку. Отомстить за все надругательства над вами. Ошибся, извини.
– Я сделал вид, что собираюсь уходить.
– Нет, погоди. Я... я... не знаю... Я боюсь.
– Успокойся, тебе ничего не нужно делать, кроме как поспрашивать девочек, на какой машине уехал Гена Длинный в ту ночь. Внешность водителя, желательно номер машины и имя владельца. Буду ждать твоих известий до утра по телефону... Только, пожалуйста, не вякай громко на весь пляж. До встречи по телефону.
– Подожди! Ты... точно уверен, что его упекут надолго?
– С вашей помощью, да.
– Подожди здесь, я схожу к одной девчонке, она должна была видеть. Подожди. Там, у меня в палатке, есть водка и кола. Жди.
Нижним краем солнечный диск коснулся горизонта, готовясь поставить жирную точку на сегодняшнем дне. Я заполз в палатку, выпил стакан водки и подумал, что Гончаров начинает вести жизнь альфонса. Вчера взял у проститутки пятьдесят пять тысяч, сегодня пью их водку, а завтра буду жрать их суп. Веселая перспектива.
Чуть слышный шорох раздался слева. Я насторожился, крепко сжимая горлышко бутылки.
– Константин Иванович, как вы?
– Черт, чего тебя сюда принесло? Знака я не подавал.
– Не подавали, но вы ушли из прямого зрения, а там сутенеры кучковаться начали. Нюхом чую, не к добру.
– Ладно, отобьемся. Но вряд ли они предпримут что-то серьезное. Жора еще не приехал?
– Нет. Я набросал его портретик, вроде похожий.
– Ну и отлично. Сиди там, где сидишь, только мышкой. Замри, она идет.
– Ой, Костя, - вползая в палатку, захныкала Верка, - чего-то мне не по себе.
– Что узнала?
– В общем, так. Ритка видела, как он садился в белый "жигуль" четвертой модели. Номеров она не знает, а вот за рулем была баба. Она сама его и позвала.