Гончаров приобретает популярность
Шрифт:
– Нет, полковник, вы не ошибаетесь, все было именно так.
– Вот за это и выпьем, а потом мы поедем в магазин, купим тебе кое-какую одежонку, и на этом наши пути должны навсегда разойтись. Это тебя устраивает?
– Устраивает, – подавленно принимая рюмку, согласилась Федько.
– Тогда, если вопросов больше нет, все в машину, – скомандовал полковник, выключая телевизор. – Назад пути нет.
На первой же барахолке скуповатый тесть купил ей не самый шикарный спортивный костюм, очки и шляпу. Дал денег на дорогу
Покончив с Наталией, Ефимов, неожиданно для меня, направился в сторону реки, а на мой вопрос проворчал что-то неопределенное и нечленораздельное. Предпочитая его не нервировать, дабы не напороться на грубость, я перебрался на заднее сиденье и приготовился немного вздремнуть.
– Хорошая политика! – раздраженно бросил он в зеркало заднего обозрения. – Обгадил все кругом, а теперь можно и поспать. Хоть бы спросил, что с твоей женой!
– Я спрашивал, но вы же не захотели разговаривать.
– Значит, так спрашивал. Значит, так она тебе нужна! – забрюзжал он, но я молчал, потому как прекрасно понимал – ему нужно как следует выматериться и только потом с ним можно начинать нормальный разговор.
– Где сейчас Милка? – спросил я, когда источник его гнева иссяк.
– Там, где надо, там и есть, – проворчал он почти добродушно и свернул к пристани.
– Алексей Николаевич, а что мы тут забыли?
– Дерьмо еще не все за тобой прибрали, – загадочно ответил он и остановился напротив стеклянной будки спасателей. – Пойдем вместе, один я краснеть не намерен.
Открыв багажник, он передал мне два пакета, набитые всякой всячиной, и велел идти вперед. Примерно я уже представлял, что он задумал, и потому довольно уверенно двинулся к стекляшке. Андрей и Гарик как будто и не покидали своего насиженного места, продолжая резаться в карты.
– Доблестным спасателям наш коммунистический привет! – просовываясь в окно, жизнерадостно заорал я.
– Здорово, мужики! – входя через дверь, вторил мне полковник.
– Здравствуйте, – в один голос ответили они и отложили колоду. – Проходите.
– Андрей, Гарик! – влезая в окно, завопил я с новым энтузиазмом. – Тут какой-то Посейдон, царь морей, передает вам дары.
– Ну спасибо ему, – принимая пакеты, ухмыльнулся Гарик. – Не откажемся.
– И это вам тоже от него, – выкладывая на хлипкий столик два сторублевых пресса, дополнил меня Ефимов.
– Не много ли будет? – растерянно спросил Андрей. – Дело того не стоит.
– Стоит, Андрей, стоит, – возразил тесть и, не зная, что делать дальше, закрутился на месте. – Как они себя ведут?
– Все в полном порядке. Они уже осознали, кто кого замочил и кто за кого в ответе. Думаю, проблем больше не будет и ночью их можно отпускать.
– Тогда дайте им вот это. Полковник выкинул на стол еще десять тысяч, и я подумал, что он сдурел.
– А вот этого делать нельзя, – категорически возразил Андрей, засовывая деньги в карман полковника. – Мы их воспитывали совершенно в другом ключе. Получив деньги, они подумают, что мы не правы либо их боимся, и тогда начнется шуршание. Нельзя.
– Может быть, ты и прав, ну ладно, ребята, нам пора.
– Как себя чувствует ваша дочь?
– Терпимо. Как нас найти, вы знаете.
– Вы тоже приезжайте. Встретим по высшему разряду.
– Откуда у вас столько денег? – уже в машине поинтересовался я. – И почему вы их так бездарно транжирите? Зачем было выбрасывать такие большие суммы?
– Чтобы спать спокойно. Как видишь, твои проказы стоят дорого. А деньги, в сумме тридцати тысяч, как и обещал, мне выплатил Ищенко – гонорар за возвращенную заморскую капусту.
Страдающая Милка лежала на диване и пялилась в телевизор. При беглом осмотре никакого гипса или шины я на ее шее не обнаружил.
– Привет, мать, – беспечно поздоровался я. – Ну как ты тут без меня?
– Без тебя лучше, чем с тобой, – дежурно ответила она, изображая полное бессилие.
– А мы с папой тебе подарок принесли, – загадочно интригуя, заговорщицки глянул я на тестя.
– Можете оставить его себе. Мне твои подарки поперек горла встают.
– Дочка, ну зачем же так, мы от чистого сердца, – укоризненно пробасил полковник и выложил свой увесистый пресс на журнальный столик. – Вот, десять тысяч!
– Сколько? – как куропатка крутанув шеей, заинтересовалась несчастная.
– Десять тысяч, – виновато повторил полковник. – Всего.
– Ладно, оставьте, потом заберу, – снизошла она, словно речь шла о пятерке, и устало закрыла глаза. – Тебе звонил какой-то Лютов, но я послала его к чертям.
– Хорошенькое дело! – возмутился я. – Отца Никодима посылать к чертям! Вот предаст он тебя анафеме, тогда будешь знать.
– Вы меня уже давно предали анафеме. А почему ты шепелявишь?
– Потому что твой папочка выбил мне зубы. Теперь тебе придется жить с беззубым и немощным стариком.
– Нужен ты мне сто лет. Папа, а ты много зубов у него выставил?
– Ни единого, просто болтаются они у него, поменьше трещать будет – они восстановятся. Ты не беспокойся, дочка, надо будет – другого тебе кобеля найдем, получше этого будет. Ладно, отдыхай, а мы на кухню пойдем.
На кухню я не пошел, а занялся тем, что жгло меня со вчерашнего дня. Закрывшись в тестевском кабинете, я извлек блокнот и при боковом свете настольной лампы свободно прочитал фамилии, выдавленные с предыдущего листа. Всего их было пять, и шли они в такой последовательности: Крюкова, Крутько, Федько, Гончаров, Стешкина и Лютова. Причем пять первых фамилий были решительно перечеркнуты и чистой оставалась лишь фамилия Лютовой.