Гончая смерти (сборник)
Шрифт:
Внезапно самообладание покинуло миллионера, и он с неистовой злобой прокричал:
– Кто ты?! Ради бога, кто ты?!
Человек поднял голову и молча улыбнулся.
– Почему ты не отвечаешь? Говори, говори же!
В ответ человек с невероятной скоростью стал что-то набрасывать на чистой каменной плите. Хэмер следил за каждым его движением… Несколько смелых штрихов, и на заднем плане возникли гигантские деревья, затем появился плоский валун, а на нем – человек, играющий на свирели. Человек с необыкновенно красивым лицом и… с козлиными ногами…
Рука калеки сделала быстрое движение, и у человека на валуне исчезли
– Они были плохими, – пояснил он.
Хэмер не мог отвести взгляда от его лица. Оно было совсем таким же, как на картинке, но более одухотворенным и невероятно прекрасным… На нем не было ни следа страстей или суетных наслаждений, только всепоглощающая радость жизни.
Хэмер повернулся и почти бегом бросился вниз, к залитой ярким солнечным светом улице, непрестанно повторяя про себя: «Это невозможно. Невозможно. Я сумасшедший – сны уже кажутся мне явью!» Но прекрасный лик преследовал его – лик Пана… [6]
6
Пан – в греческой мифологии – божество стад, садов и полей. Ему приписывают пристрастие к вину, веселью и прочим плотским наслаждениям. У него козлиные ноги, рога, тело покрыто шерстью. В данном рассказе Пан избавляется от «звериного» начала (у него нет бороды и его козлиных ног, у него облик «высокого» божества, а не «низкого»).
Он вошел в парк и опустился на скамью. В эти часы здесь почти никого не было. Несколько нянек со своими питомцами прятались в тенечке, а на зеленых островках газонов темнели фигуры развалившихся на траве бродяг.
Слова «жалкий бродяга» были для Хэмера символом всех земных невзгод. Но сегодня он позавидовал этим бродягам. Они казались ему самыми свободными существами на свете. Под ними – земля, над ними – только небо, и в их распоряжении целый мир, они вольные странники, ничем не связанные и не обремененные.
И вдруг он осознал, что тяжкое бремя несет он сам – бремя богатства. Как он о нем мечтал, как стремился его заполучить, ибо считал это самой богатой силой, какая только может быть. И теперь, опутанный золотыми цепями роскоши, он понял, что так оно и есть. Деньги крепко держали его – он был их рабом.
Но, может быть, дело не в деньгах? А в любви к деньгам? Да, он сам создал эти путы, не богатство само по себе, а любовь к богатству стала его оковами.
Теперь он окончательно осмыслил то, что с ним происходит. Две силы борются в его душе: тяжкая, заволакивающая любовь ко всему материальному, которая тянет его вниз, и противостоящая ему любовь к духовному – Зов Крыльев, как он назвал ее.
И если первая сила сражалась за него, не желала выпускать его из своей власти, то другая не снисходила до борьбы. Она только звала – кротко, но настойчиво. Он слышал ее так ясно, будто она разговаривала с ним.
«Ты не сможешь договориться со мной, – казалось, говорила она. – Ибо я превыше всего сущего. Если ты последуешь моему зову, ты должен от всего отказаться и оборвать путы, которые удерживают тебя. Ибо только свободному открыта дорога, по которой я поведу…»
– Я не могу! – закричал Хэмер. – Не могу!..
Несколько человек обернулось на его крик, но он этого не заметил.
Итак, от него требовалась жертва,
Частью его самого – он вспомнил человека без ног…
– Какими судьбами вас занесло сюда? – спросил Борроу. Действительно, визит в Ист-Энд, отнюдь не респектабельный, никак не соотносился с характером Хэмера.
– Я слышал множество всяких проповедей, – сказал миллионер, – их смысл таков: «Помоги ближнему своему». Обычно ваши коллеги расписывают, как бы они осчастливили страждущих, будь у них деньги. Так вот: деньги у вас будут.
– Очень мило с вашей стороны, – ответил Борроу с некоторым удивлением. – И большая сумма, сэр?
Хэмер усмехнулся.
– Все, что у меня есть. До единого пенни.
– Не понял.
Хэмер четко и деловито изложил все детали. У Борроу пошла кругом голова.
– Вы… вы хотите передать все ваше богатство в пользу бедных в Ист-Энде? И сделать меня своим доверенным лицом?
– Вот именно.
– Но почему?… Почему?
– Я не могу объяснить, – проговорил медленно Хэмер. – Помните тот наш разговор о… видениях? Ну, считайте, что это видение мне посоветовало.
– Это замечательно. – Глаза Борроу засияли.
– Ничего в этом нет замечательного, – сказал мрачно Хэмер. – Мне, в сущности, нет дела до ваших бедных. Все, в чем они нуждаются, – это выдержка. Я тоже был беден, но я выбрался из нищеты. А теперь я хочу избавиться от денег, и побуждают меня к этому вовсе не дурацкие благотворительные общества. А вам я действительно могу доверять. Накормите на эти деньги голодных и их души – лучше первое. Я голодал и знаю, каково это, но вы действуйте так, как считаете нужным.
– До сих пор ни с чем подобным я не сталкивался, – запинаясь, произнес Борроу.
– Дело сделано, и покончим с этим, – продолжил Хэмер. – Юристы все оформили, я все подписал. Мне пришлось полмесяца возиться с бумажками. Избавиться от имущества почти так же трудно, как и приобрести его.
– Но вы… вы хоть что-то себе оставили?
– Ни пенни, – сказал Хэмер радостно. – Нет, соврал. У меня в кармане завалялась пара пенсов. – Он засмеялся.
Попрощавшись со своим совершенно озадаченным другом, он вышел из здания миссии на узкую, дурно пахнущую улицу. Сразу вспомнились слова, только что произнесенные им с такой радостью, но теперь он испытал горечь – горечь потери. «Ни пенни!» У него не осталось ничего от всего его богатства. Ему стало страшно – он боялся нищеты, голода и холода. Жертва не принесла ему удовлетворения.
Тем не менее он понимал, что избавился от гнета ненужных обременительных вещей, что ничто больше не связывает его с прежней суетной жизнью. Освобождение от цепей оказалось болезненным, но предвкушение свободы придавало ему силы. Но свалившееся на него чувство страха и дискомфорта могло только приглушить Зов, но не уничтожить его, ибо он знал: то, что бессмертно, не может умереть.
В воздухе уже чувствовалась осень, и ветер был резким и холодным. Хэмера пробрала дрожь, к тому же ему страшно хотелось есть – он забыл сегодня позавтракать. Его будущее слишком быстро на него надвигалось. Просто невероятно, что он отказался от всего, что имел: от покоя, комфорта, теплоты. Все его тело вопило от отчаяния и безнадежности… Но тут же он ощутил радость и возвышающее чувство свободы.