Гончие преисподней
Шрифт:
Дьяволица ударила чудовище мечом в безглазый мешок, поднимавшийся над торсом. Две руны вырвались из круговерти, что окружала тварь. Они впились в длинное лезвие, с воем разгрызая его. Искривленные куски металла посыпались на мостовую.
Напрасно ты это сделал, – процедила Франсуаз.
Она подпрыгнула и резко ударила существо ногой в грудь. Тяжелый каблук впился в мягкую кожу твари. Там, где он оставил свой след, вспыхнул символ огня – руна начала стремительно расти, как лесной пожар, пожирая живую плоть.
Френки развернулась и резко ударился тварь локтем.
Тело чудовища уже было мертво, но волшебные руны по-прежнему кружили вокруг него, защищая своего погибшего господина.
Три магических символа, словно хищные птицы, низверглись на демонессу. Один изображал голову льва, проткнутую копьем. Ху Джанг – «ярость умирающего зверя». Эта руна способна уничтожить врага, всего лишь прикоснувшись к нему. Но свою силу она высвобождает только после того, как ее хозяин умрет.
Два других знака – кривые скимитары, Ло Вей – «верность стражников». Двенадцатый император Картанги умер от страха, только увидев их.
Десятки других рунических символов, дрожащих в танце вокруг мертвого тела, начали гаснуть. Они уменьшались, становились прозрачными, отдавая все силы трем главным иероглифам, что обрушились на демонессу.
Франсуаз рухнула на колени, расставив руки. Океан огня вырвался из ее груди, заливая площадь. Тело Спрута сотряслось в мучительной судороге. Его душа уже отлетела к вратам преисподней, но даже там ощущала боль от демонического огня.
Руны замерли в воздухе, не в силах перебороть заклинание дьяволицы. Жар бушующего пламени подхватил их, словно бешеное течение реки. Кровавые иероглифы высыхали, трескались, словно орехи, брошенные в камин, и крохотными стежками падали в раскаленное море всполохов.
– Лучше б мы пошли в гостиницу, – заметила Френки.
Девушка стояла на коленях – не подумайте ничего плохого – и собирала осколки дайкатаны.
– Никто не знал, откуда был родом Боягорд, – задумчиво пробормотал я. – Встань, Френки, еще люди увидят. Теперь нам это известно…
Франсуаз поднялась и протянула мне новую горсть обломков.
– Сможешь починить? – мрачно спросила она.
Мои ладони были повернуты вверх, на них поднималась увесистая горка стружки. Я развел руки. Осколки не рассыпались, а потянулись вслед за моими пальцами, словно тесто.
– Бери, – я протянул ей целую дайкатану. – Постарайся не ковырять в зубах.
Мы зашагали дальше.
– Перед тем как напасть на Маргариту, Боягорд наложил руну Возвращения. На нас, Френки. Потом ему надо было всего лишь подождать, пока мы окажемся достаточно близко от его могилы, чтобы восстать из мертвых…
– Он мог долго ждать.
– Для призрака, который провел много веков в каменной статуе, это не так уж сложно. Но дело даже не в этом. Ты видела, как он вызвал детей Левиафана? Его сила настолько велика, что он мог тронуть чашу кармических весов… Волшебство Боягорда подтолкнуло ход событий, и мы оказались здесь.
ГЛАВА 4
Каменные стены домов Бармута вырастали из каменной же мостовой. Изгороди с широкими плоскими навершиями тоже были сложены из таких булыжников. Казалось, весь город, словно причудливое растение или гриб, каменными складками выползает из-под влажной земли. Или, напротив, твердая каменная корка покрыла его, накатившись откуда-то издалека, подобно застывающей лаве.
Здесь не было места для пестрых ярмарочных шутов, что наполняют собой улицы иного города; пышные процессии и паланкины не протекали яркими струями по серым бульварам; и над всем городом, источая колокольный звон, поднимались башни кафедрального собора, строго и всевластно надзирая за тем, что происходит у их подножия.
Шестеро человек, направлявшиеся вверх по пустынной полосе бульвара, не принадлежали к этому миру. Они представляли собой молодую, зеленую поросль, что пробивается сквозь трещины в рассыхающемся монументе, живучие и бойкие сорняки, которые способны разрушить все, превратив в ничто величественные памятники прошлого.
Иными словами, они представляли собой безжалостное веление времени.
Одеты они были, правда, в соответствии с обычаями Бармута в короткие безрукавные камзолы тусклых цветов и невысокие леснические ботинки – то, что на протяжении столетий носил в этих краях городской люд.
Да, облик их в точности соответствовал традициям, но только формально: камзолы были расстегнуты, на кожаных поясах висели изогнутые ножи – признак родовой аристократии, ранее недоступный простолюдинам, а тусклую поверхность камзолов расцвечивали пестрые шейные платки.
Эти молодые люди представляли собою пример того, как искажается традиция; это изменение происходит порой стремительно, но невидимо для тех, кто больше всего печется о сохранении устоев. И, поднимая флаг своих отцов, они отправляются на борьбу за то, что было более всего ненавистно их предкам.
Те, что встретились нам, были похожи на группу праздношатающейся молодежи, не знающей, к чему применить свои силы, и никогда всерьез не задумывающейся над этим; им кажется, что весь мир принадлежит им, а мир не спорит с этим, не замечая их в их ничтожности.
И все же чувствовалось в шестерых незнакомцах нечто, что объединяло их – сильнее, чем жажда пустых развлечений молодости. С первого взгляда бросалось в глаза, что нет среди них ни одной девушки, неизменных спутниц юношеского веселья.
Все это наводило на мысль о кадетском училище или полувоенной организации, членами которой являются молодые люди; один из них, без сомнения, был лидером, и власть его распространялась гораздо дальше, чем простой авторитет уличного заводилы.
– Вот яркий пример того, о чем я рассказывал, – негромко произнес я. – Представь, что насильником был один из них. Во-первых, мысль о порошке вряд ли пришла бы в их дубинные головы; а если и так, они не смогли бы использовать его столь эффективно. Но самое главное – они начали бы избивать жертву еще до того, как раздели.