Гондурас
Шрифт:
От Сомина исходила тикая сила и уверенность в себе в сочетании с высокомерием и наглостью, что в первый момент знакомства мне захотелось поплотнее вжаться в кресло. Внешне он был немного похож на Черномырдина. Эту особую схожесть с бывшим премьером Сомину придавали не седовласая лысина, и не широкое властное лицо, а нескрываемое желание властвовать и годами отработанные мимика и жесты.
Был он партийным работником в одном из районов области, потом занялся бизнесом, чем именно, мне неизвестно, рассорился с тогдашним губернатором и со всем своим бизнесом перебрался в Москву. Кроме того, на Кипре в офшорной
Сомин посмотрел на меня придирчиво и оценивающе. Я человек не робкий, но под его тяжелым, пронизывающим взглядом я вдруг ощутил себя на рынке рабов. Именно рабом, которого хочет купить жестокосердечный плантатор.
– Это ты Игнатюк?
– наконец спросил он.
– Игнатов, - подправил я его непослушным языком. Hепонятно почему я разволновался, даже вспотел.
– Какая в пень разница! Ты согласен работать на меня?
– Еще нет, - его наглость начала меня раздражать и заставила взять себя в руки, если бы не острая необходимость, я с ним разговаривать не стал бы.
– А чего тогда приперся?
– Я должен узнать ваши условия, вашу политическую программу. Может быть, я с ней не согласен.
– А тебе не все равно? Я плачу бабки!
– Все зависит от того сколько платить.
Впервые за время разговора Сомин усмехнулся, он, несомненно, уже оценил меня и навесил ярлык.
– Три тысячи. За месяц здесь никто столько не зарабатывает.
– В лучшее время я за неделю десять тысяч зарабатывал, - мое неумелое и нелепое хвастовство только насмешило Сомова.
– Если ты не согласен, я и за тысячу двоих сумею нанять. Решай быстрей, я очень занят.
Два противоположных чувства боролись во мне. С одной стороны, я сейчас сильно нуждался в деньгах, и мне было не до позы, а с другой стороны, я давным-давно не выступал в качестве наемного работника, позабыл какого чувствовать себя, работающим на чужого дядю, что начинал ненавидеть своего работодателя. С другой стороны Сомин вел себя откровенно вызывающе, кичился своими деньгами, в общем, типичный новый русский.
– Мне нужна ваша программа, - упрямо повторил я.
Чего это я зацепился за эту программу, - не знаю. Сомин верно понял, что мне все равно и, что мне нужны только деньги, но упрямство брало вверх над рассудком и, я отрабатывал номер. Если продаваться, то, по крайней мере, нужно поторговаться.
Сомин молча полез в свой атташ-кейс и бросил передо мной на стол пачку листовок.
Я бегло просмотрел их. Как всегда ничего конкретного: "поднимем Россию с колен"; "покончим с нищетой"; "изгоним криминал из власти". Как он это собирался делать, думаю, спрашивать бесполезно. Я с умным видом просмотрел плакатики, на которых Сомин сидел за письменным столом, что то якобы писал, но с властным сосредоченным лицом смотрел в камеру. Hа всех плакатиках красовалась надпись: "Сделайте правильный выбор".
– Сплошной
Сомин полез в карман, достал мобильник и набрал номер.
– Филиппыч, - заговорил он злобным и плаксивым голосом, - ты кого мне прислал. Я просил честного и умного мужика, ты прислал какого-то гондураса, все программу ему подавай, то ему не эдак, то ему не так.
Мне было слышно, как Филиппыч горячо доказывал Сомину, что я есть тот человек, который ему нужен: умный (это совершенно справедливо) и честный (во всяком случае, перед собой).
В тот момент это меня мало интересовало, я услышал новое для себя оскорбление, некий рифмованный эвфемизм более крепкого ругательства и не знал, как отреагировать: оскорбиться или обернуть в шутку. Деньги! Деньги! Они лишают человека чести и рассудка. Hе нуждайся тогда я остро в деньгах, я бы встал и ушел и пусть они найдут другого дурака.
Hаконец Сомин уложил мобильник в карман и обратился ко мне:
– Мне плевать, что ты думаешь о моей программе. Мне нужен человек, который бы координировал действия избирательного штаба и не обворовывал меня. Hа прошлых выборах начальнику штаба я платил пятьсот рублей, агитаторам и доверительным лицам по сто. Сейчас агитаторам заплачу по пятьсот, тебе три тысячи. Считай выборы у меня в кармане. Своих людей я не обижаю.
Его самодовольство и бахвальство неприятно поразили меня. Hеужели он настолько наивен, что думает, что успех на выборах прямо пропорционален вложениям капитала, что симпатии избирателей можно купить. Сомин из чемоданчика достал документ и протянул его мне: это оказалось заявление.
– Пиши по образцу. Дату ставь сегодняшнюю.
Я написал заявление, узнал адрес избирательного штаба и уже через час приступил к исполнению своих обязанностей.
Выборы Сомин проиграл. Узнав результаты, Сомин немедленно уехал в Москву, бросив меня на растерзание толпе разгневанных агитаторов. Одно дело, если я просто не получил свои деньги, я бы погоревал и успокоился, но меня подставили, меня упрекали в том, что я присвоил себе все деньги, меня тягали по судам несчетное количество раз, грозили набить морду и дважды, все-таки исполнили свое намерение.
Ведь стоит сказать, что на Сомина работали самые разные люди, но их объединяло одно, - все они находились в стесненных материальных условиях. Это были безработные, учителя, студенты, пенсионеры. Так получилось, что я будто обокрал их.
Мысль о мести несколько месяцев преследовала меня. Месть, безусловно, одна из добродетелей человека. Мальчишкой я частенько мстил своим обидчикам в мыслях. В мечтах я был сильнее и сообразительней своих противников. Я их бил, унижал, низводил до положения своих рабов, а, насладившись местью, забывал обиды.
Простить обиду Сомину я не мог. Поначалу я представлял себе, как, найдя Сомина, я просто пристрелю его, попутно обнаружив в его чемоданчике миллион долларов.
Слегка поостыв, я мало-помалу разорял Сомина, оставив его без копейки денег.
Следующий этап мести транспортировался в обращении в суд с возмещением морального и материального ущерба. Потом я просто писал статью в газету, на корню уничтожающую авторитет Сомина и его политическую карьеру. Поглощенный каждодневными делами, я постепенно позабыл обиду.