Гонг торговца фарфором
Шрифт:
Чайки кричат — Марианна думает о море.
Чайки кричат, море шумит — Марианна уснула…
Утром ей делают уколы. Она еще чувствует, как движется ее койка и как она останавливается. Она ощущает давление на ноге поверх стопы и еще успевает подумать: это разрез в вене для яда, оказывающего парализующее действие.
Глухо, как бы через многие покровы и издалека, в темноте доносится до нее оклик:
— Проснитесь же, фрау Мертенс, проснитесь!
Что случилось? Только что сделали разрез в вене, а ее тут же будят? Ведь должно быть светло, в
Темно, так как она лежит с закрытыми глазами.
Чудовищно напрягаясь, она пытается поднять веки, но приоткрывается только один глаз, и всего на долю секунды. До того как ее вновь охватывает мрак и сон, она успевает услышать:
— Операция удалась.
Какую-то долю секунды она чувствует себя бесконечно счастливой, затем она больше ничего не сознает.
Пробуждение, сон, полузабытье. Проходят секунды, проходят часы? Один раз она чувствует, как поднимают ее руки, на теле она ощущает прохладную гладкую ткань и думает: ночная сорочка, отутюженная.
Однажды она просыпается, так как должна чихнуть, в носу что-то ползает. Затем она просыпается, так как ледяной простыней ее окутывает холод. Она слышит, как стучит от холода зубами, тело охвачено дрожью, от сильного озноба ее всю трясет.
— Мне холодно, — шепчет она, — мне холодно.
Она лежит в реанимации и впервые после операции заговорила.
Какое блаженство эти одеяла и грелки. Вместе с теплом возвращается ощущение счастья, огромного счастья: я живу, теперь это позади, все хорошо.
Спала ли она снова, и как долго? Как жестоко с ней обходятся, сестра забирает грелку и одно одеяло. Как может она быть такой суровой, не проявлять никакого сочувствия?
— Пожалуйста, сестра, грелку.
Можно ли отказать тяжело больному в такой малости?
— Лекарства вас достаточно согревают, если вы будете перегреваться, температура не спадет.
Марианна спит и просыпается, спит и просыпается. Она слышит, как шумит море и кричат чайки, и, бесконечно счастливая, думает: теперь все это позади, я живу.
Она не испытывает жажды, не чувствует боли, а дыхание почти не вызывает затруднений.
Ну а память? Не пострадала ли она? Она так устала. Но ей необходимо это проверить. Сначала даты рождения — ее и Катрин. Их она помнит. Но ей нужно обрести полную уверенность: трижды семь двадцать один, четырежды семь… Марианна спит. Марианне снится сон.
Все это неправда. Операция ей еще предстоит. Она на берегу моря, слышит, как оно шумит, значит, ее еще не оперировали. Она просыпается и не осмеливается открыть глаза. Отчетливо слышит, как ударяется о берег морской прибой.
Когда она поднимает веки, кто-то бинтует ей руку.
— Сестра, когда меня будут оперировать?
— Операция уже позади, вы чувствуете себя хорошо, уже пять минут вы лежите в реанимации.
— Мой нос…
— В нос введены две маленькие тоненькие трубочки, через них поступает кислород, это облегчает дыхание.
Спать, спать. Страшные сны. Марианна сидит на высокой стеклянной горе, и Катрин пытается к ней добраться. Она прилагает огромные усилия, чтобы взобраться на гору, но все время соскальзывает, падает вниз. Ребенок не может дотянуться до матери.
Марианна просыпается:
— Катрин, моя Катрин.
И вновь шумит море. Она должна знать, действительно ли она бодрствует, действительно ли плачет Катрин.
— Сестра, я слышу море.
Сестра улыбается.
— К морю вы сможете поехать через шесть недель, если захотите. — Обе прислушиваются. Сестра смеется. — Это не море, это просто капельница.
Марианна чувствует, ее ноги лежат на шине, в ногах кровати она видит сосуд с кровью, связанный системой трубок с веной на ноге. Этот сосуд для нее — часы. Каждый раз просыпаясь, она прежде всего бросает взгляд на него и сразу понимает, где она находится. По содержанию бутылки она определяет, как долго она спала. Начинаются боли, ее мучает жажда. Сосуд становится опорой и утешением.
До сих пор она вообще не делала сознательных движений, теперь она поворачивает голову и через стеклянную перегородку заглядывает в соседнюю кабину.
После операции прошло два часа. Впервые она думает о чем-то другом, кроме себя самой.
За стеклянной стеной находится Биргит.
Она сидит обложенная подушками и широко раскрытыми глазами смотрит на Марианну. Ни один мускул не дрожит на ее белом лице. Такое впечатление, будто Биргит спит с открытыми глазами.
Марианне мучительно хочется уснуть. Что должна я сделать, чтобы, невзирая на боль, найти в себе силы улыбнуться? Она пытается это сделать, что получилось — улыбка или страшная гримаса? На лице ребенка не дрогнул ни один мускул.
В лицо Биргит надо вдохнуть жизнь.
Марианна с трудом пытается поднять руку, но у нее слишком мало сил, ей это не удается.
Сдаюсь, двигаться так мучительно больно, я хочу спать, я хочу спать — но хотя бы поднять руку, разочек подмигнуть Биргит. Хаотическая вереница мыслей: Биргит, Катрин, все дети, Вьетнам, дети, бомбы, — а я трушу.
Тот, кто не сдается, непобедим.
Она поднимает руку и кивает.
Я улыбаюсь — я с этим справилась.
Биргит серьезно кивает в ответ.
Смертельно усталая Марианна засыпает.
От яркого, резкого света больно закрытым глазам.
— Сестра, уберите, пожалуйста, лампу.
Тихий смех.
— Это же солнце. Оно светит вам прямо в лицо.
Таких диковинных вещей Марианне еще никогда не доводилось переживать. Она лежит в реанимации под непрерывным наблюдением. Два часа назад ей сделали операцию на сердце. Разрез идет от начала выпуклости груди до спины. Под разрезом дренаж, через который стекает жидкость из раны, в ногу вставлена канюля для переливания крови, в носу раздражающе царапают трубочки, через которые поступает кислород, на руке манжета для измерения кровяного давления, оно контролируется каждую четверть часа, ее мучают жажда и боли — и все-таки сияет солнце, солнце сияет над ее кроватью.