Гонг торговца фарфором
Шрифт:
— На мою кровать у окна, это правда, так распорядился профессор?
— Профессор сказал: «Прочь из этой обстановки, ей надо быть среди людей».
— Значит, он заметил, что утром я нервничала.
— Наш профессор замечает все. И не волнуйтесь так, дорогая.
В палату! Переводят ли туда и Кристу? Ведь их оперировали в один день. Криста спит.
У Марианны одно желание, пусть уберут ширму до того, как она покинет это помещение. Она хочет видеть Биргит. Для малютки будет ударом, когда она взглянет в ее сторону и увидит пустую кровать или лежащего на ней незнакомого человека.
Может быть, послать записку фрау Вайдлих, чтобы
Марианну кладут на передвижную койку. Криста спит, кровать Биргит все еще закрыта ширмой…
Окна в палате широко раскрыты, на стене играют световые блики, как тогда перед операцией — пять дней назад.
Для большинства людей это была нормальная неделя: встать, позавтракать, узнать, какая погода, пойти на работу, просмотреть газету, поужинать. Для Марианны это спасенная жизнь, путь к выздоровлению.
В реанимации это чудесное ощущение было лишь просветом между тучами и туманом, теперь же оно определяет все течение дня. Марианна глубоко дышит и счастлива. Боли постепенно утихают, она поднимается и садится сама с помощью бечевки, прикрепленной к краю кровати. Она все еще очень слаба, дает себя знать усталость, но она и засыпает и пробуждается в радостном настроении. Она знает, что должна еще очень беречься, пока сердечная мышца, которая ослабла, не привыкнет перегонять полное количество крови через расширенный клапан. Донимает иногда то тут, то там, еще слишком высока реакция оседания эритроцитов (РОЭ), плохой аппетит, и она заставляет себя есть. Но все это мелочи, отдельные комариные укусы на протяжении ничем не омраченного летнего дня.
Позавчера, когда ее перевели в палату, у нее вновь повысилась температура.
— Сместившийся зубец, — говорит сестра Гертруда Зузе Хольц. Марианна чувствует себя несчастной. Неужели на сердце имеются зубцы и один из них у нее переместился? Нет, фрау Хольц пошутила. Это повышение температуры ничего не означает, почти все больные, возвращенные в свою палату, так от радости волнуются, что у них повышается температура.
Вчера, когда возвратилась и Криста, Марианна тут же спросила ее о Биргит.
— Вероятно, ей стало лучше. Когда я проснулась, ее в реанимации не было, надо думать, она уже в детской палате, — говорит Криста. — Но фрау Вайдлих все еще огорчает врачей, лежит в кровати неподвижно, как куль с мукой.
У Кристы нет особого желания разговаривать, да и Марианне сейчас приятнее всего спокойно лежать и мечтать. Она хочет почувствовать на лице лучи солнца, убирает из-под головы подушку и сползает по наклонной сетке кровати вниз. Целые два года ей приходилось избегать солнца, так как сердце не переносило жары. Возможно, это было не так уж и важно, но молодому человеку грустно всегда находиться в тени, никогда не загорать на пляже, не носиться на байдарке по сверкающим волнам.
Марианна закрывает глаза, и ей кажется, что она чувствует лучи летнего солнца. Веки скорее всего ощущают тепло.
Внезапно она замечает что-то новое, поднимается и рассматривает свою постель. Я лежала в горизонтальном положении, я вновь могу лежать горизонтально, не чувствуя себя как рыба на песке. Я лежу горизонтально, я лежу горизонтально! Ей хотелось бы громко об этом запеть.
Марианна еще только собиралась заговорить о своем счастье, как Криста сказала:
— В твоих глазах сегодня впервые вспыхнули золотые искорки.
Теперь у каждого дня много своих «впервые».
— Я хотела поговорить с тобой о фрау Вайдлих, — продолжает Криста, — сегодня она возвращается в палату.
Марианна желает фрау Вайдлих всего самого доброго, но ей было бы приятнее, если бы та перешла в другую палату, а беседовать об этой больной у нее вообще нет никакого желания. Она хочет одного — лежать вот так, вытянувшись, погрузиться в собственные мысли и — радоваться.
— Сестра Траута и Зуза разговаривали со мной, — говорит Криста. — Фрау Вайдлих чувствует себя не хуже, чем мы. Ее операция прошла успешно, но, несмотря на это, если она будет так вести себя дальше, она не выздоровеет, ибо выздороветь не желает. Жизнь потеряла для нее цену, так как муж не проявляет никакой заинтересованности в том, чтобы она осталась жить.
— Как ты можешь говорить такое, я не хочу знать об этом.
Марианна обороняется, не желая вникать в чужие дела. Криста — медицинская сестра и одновременно больная, и интерес с ее стороны понятен, но Марианна всего-навсего больная и не желает слышать ничего плохого или вызывающего волнение. Она всегда была готова нести ответственность, и не только за себя, но также и за других. Она охотно поможет, но не теперь, не в эти дни. Ей самой еще далеко до выздоровления. Самое плохое, правда, позади, но и эта палата своего рода реанимационная для тяжело больных. Не проходит и пятнадцати минут без того, чтобы какая-либо сестра не подходила к той или иной кровати. Главный врач приходит ежедневно, посетители не допускаются, так как любые волнения больным категорически противопоказаны. Даже мать она не может увидеть, так как это могло бы ей повредить, а с фрау Вайдлих она должна мучиться. Нет, она не желает никакого вмешательства в со драгоценные беззаботные часы, они нужны ей, чтобы поскорее выздороветь. И ей самой еще надо много работать над собой. Сейчас, например, везде возобновились боли. От уколов на ней нет живого места, и она не знает, как лечь. И РОЭ у нее еще не в порядке, сказал доктор Штайгер. В груди она ощущает какую-то тяжесть, это, наверное, что-то плохое. Завтра будут снимать швы, надо надеяться, рана при этом не откроется.
Всего этого Криста не учитывает. Картина жизни фрау Вайдлих постепенно раскрывается…
На протяжении многих лет бесхитростная и довольная своей участью вела Хильда Вайдлих домашнее хозяйство. Она делала все так, как того хотел и требовал ее муж. Ссор и сердитых слов они не знали. Его удовлетворяло то, что она давала ему, она же, исполненная восхищения, была влюблена в его наружность, мужественность, гордилась тем, что он начальник цеха. Охотно смиряясь со своим положением, она не замечала его эгоизма, пока не обнаружилась ее сердечная болезнь. Как реагировал господин Вайдлих на присутствие усталой нервной женщины, неизвестно. Об этом фрау Вайдлих никому не рассказывала.
Ее подлинное крушение началось, когда она узнала о существовании «другой». Ведь и будучи здоровым человеком, она была беспомощной и зависимой. Возможно, в течение нескольких дней она устраивала ему сцены, потом смирилась и хранила печаль в своем сердце, там же, где гнездилась болезнь.
Господин Вайдлих слышал о том, что возможна операция, и начал на ней настаивать. Наверно, она спрашивала его, полная удивления и горечи: почему тебе так важно, чтобы я выздоровела? И он отвечал: неужели ты считаешь меня таким уж плохим? Ведь я к тебе привязан.