Гонка на выживание
Шрифт:
– Погоди, но ты сам говорил, что с Ирэн мог быть не Паук, а оперативник. А Паук, например, это Билл. Или Курт, – возражаю я.
– Нет. Паук либо Лонг, либо Дик, – уверенно отвечает Стин.
– Почему?
– Выигрыш, Брайан. Все дело в выигрыше. Не зря Ирвин так заинтересовался им. Похоже, Паук затеял эту аферу исключительно с целью личного обогащения. Он умело вплел ее в канву общей, так сказать, официальной, операции – якобы чтобы продолжать оказывать на тебя давление, а на деле, намереваясь просто-напросто набить свой кошелек. Я уверен, что не ошибаюсь, потому что ни для чего
– Тогда Паук – это Лонг! – говорю. – Именно ему досталась большая часть выигрыша. Кстати, Ирвин, узнав об этом, сильно удивился и даже переспросил, уверен ли я, что Дику досталось меньше, чем Лонгу.
– Хм, – задумывается Стин. – Его удивлению есть только одна причина: Ирвин точно знал, что Паук – это Дик.
– Но Виктор проверил расчетные счета Дика и Лонга, так что сомнений нет: Дику достался миллион, а Лонгу три.
– Да… – тянет Стин. – А ведь, пожалуй, тогда все меняется…
– Что, Стин?
– Подожди, не тереби меня. Мне надо подумать.
– Времени нет. – Я гляжу на часы и начинаю заводиться. – Уже одиннадцать сорок пять. Через пятнадцать минут истечет назначенный Пауком срок!
– Вот и помолчи хотя бы эти пятнадцать минут! – огрызается Стин.
Молча жду, не сводя взгляда с часов.
11:46… 11:48… 11:50…
– Стин, – не выдерживаю я, – ну что?
– Пусть Виктор еще раз проникнет в банковскую систему и посмотрит, остался ли выигрыш на счетах Дика и Лонга, и если нет, то на какие именно счета ушли деньги.
11:51…
– На это нет времени, – возражаю.
– У тебя полно времени, – после паузы говорит Стин.
– В смысле? Ты думаешь, Паук не станет убивать Ирэн?
– Я уже отвечал на этот вопрос, – излишне резко отзывается он.
– Ты сказал, что Паук убьет Ирэн, а потом возьмет в заложники Мартина и даст мне еще одни сутки.
– Вот именно, Брайан. Сутки. А это очень много времени.
– Нет, Стин… нет…
– У тебя только два пути, – очень тихо откликается он. – Или пожертвовать, или предать.
Наверное, у меня наступает психологический шок, потому что на некоторое время я вообще перестаю соображать. Григ и Стин исчезают. А может, их и не было вовсе, а все мое общение с ними – это признаки начинающейся шизофрении. Раздвоение личности…
Хихикаю и подношу руки к голове. Мое восприятие искажается – стены палаты плывут, как в кривом зеркале, а мерцающие на стене часы вырастают до гигантских размеров, заслоняя весь остальной мир.
«11:55… 11:56…» – отсчитывают часы, и в такт с ними у меня в висках кровавыми молоточками стучит: «Пожертвовать или предать…»
В дверь палаты деликатно стучат.
– Войдите, – машинально откликаюсь я.
Дверь открывается. Я пытаюсь сконцентрироваться на вошедшей… Медсестра… в руках у нее плоская книжка портативного визор-фона.
– Мистер Макдилл, вам просили передать вот это.
Даже не буду спрашивать, кто именно просил. Я и так знаю, кто…
– Спасибо.
Беру визор-фон и жду, пока за медсестрой захлопнется дверь. Включаю и вижу на экране какое-то нежилое заброшенное помещение, каких полно в «Гнилом Квартале». В центре длинный стол, на нем лежит Ирэн. Ее запястья и лодыжки закованы в приделанные к столу металлические кольца. Над столом смонтировано нечто, напоминающее гильотину, широкое косое лезвие которой нацелено прямо на шею Ирэн.
Внизу экрана бежит текст:
«У тебя осталась одна минута, чтобы попрощаться с ней… Шестьдесят секунд… Пятьдесят пять… Пятьдесят четыре…»
В моей голове происходит очередной сдвиг. Теперь мне кажется, что я сижу в кабине лайдера, а автоматика ведет предстартовый отсчет.
Сорок пять… Сорок… Тридцать пять…
И тут вдруг все встает на свои места. Я успокаиваюсь и даже начинаю улыбаться.
«У тебя много времени», – сказал Стин. Что ж, он прав. Уж кому как не мне знать, что даже одна секунда – это целая вечность, а у меня их больше тридцати. Для космического гонщика тридцать секунд – это больше ста километров трассы, три боя, три поражения или победы. Целых три. Но сейчас мне достаточно и одной…
– Останови часы, – говорю в уверенности, что Паук отлично слышит меня. – Я готов отдать тебе карты. Но у меня есть условие.
«А ты уверен, что можешь ставить условия?» – ехидничает Паук.
В углу экрана продолжают мелькать цифры: 31… 30… 29… 28… Камера поворачивается и показывает мне лицо Ирэн. У нее отчаянные застывшие глаза и кровь на подбородке – тоненькая алая струйка сочится из закушенной с силой губы.
– Уверен. Потому что ни у тебя, ни у меня больше нет выбора. – Я говорю медленно, неторопливо, словно и не вижу, что обратный отсчет по-прежнему неумолимо приближается к нулю. – Знаешь, когда у человека не остается выбора, ему становится легче. Нет, правда. Если тебя заставляют выбирать, ты мечешься, психуешь, сходишь с ума. А вот если выбора нет, то все вдруг становится на свои места, и ты просто делаешь то, что должен.
«И к чему это лирическое отступление?», – откликается Паук.
15… 14… 13… Ирэн зажмуривается и еще сильнее закусывает губу. Ей страшно так, что хочется кричать. Реветь. Просить, захлебываясь словами. Умолять. Но она молчит, и я отчетливо понимаю, чего ей стоит это, незаметное на первый взгляд мужество.
Откашливаюсь, прогоняя скрутивший горло спазм, – нельзя, чтобы сейчас мой голос дрожал, и говорю:
– Я просто вспомнил про «Бешеных Псов»…
12… 11… 10…
– …ведь там у меня совсем не было выбора…
9… 8… 7…
– …я четко знал: «Псы» должны победить. Должны! И цена здесь не имеет значения. Хотя это, конечно, я загнул: цена всегда имеет значение, и один, к примеру, всегда будет меньше трех.
Мой голос остается спокойным и рассудительным, но внутри у меня все звенит от напряжения и сомнения: а не ошибся ли я? Воспринял ли Паук мои слова так, как надо? Услышал ли заложенный в них намек?
– Один меньше трех, – повторяю.
«Три…» – эхом откликается таймер.
Два… Хищное лезвие гильотины едва заметно дрожит, предвкушая кровь.