Гонконг (др. изд.)
Шрифт:
Сибирцев оделся в костюм, сшитый для Кантона, и отправился в гущу толп.
Гремит оркестр, из ворот крепости марширует пехотный полк. Щетина ружей движется среди толп китайцев и массы моряков со всех кораблей мира.
Управляя оркестром, степенно шагает усатый дирижер с жезлом в руке.
Алексею вспоминается, как входили в деревню Хэда моряки погибшей «Дианы»: тоже гремел оркестр, пели трубы, били барабаны и литавры, и во главе первой роты морских гренадер маршировал он сам. Теперь великолепный экипаж разобщен, разбросан чуть ли не по всему миру, оркестра больше не существует, а половина команды в плену. Промелькнувшая
Слышно, кричат «хура» на кораблях, расставленных в проливе. Несутся восторженные крики из открытых карет, из которых, как из лож, солидные люди с семьями глядят на зрелище, женщины выкрикивают что-то и бросают букеты цветов. Из толпы китайцев тоже кидают цветы, кричат. Там многие с бумажными флагами, змеями, шарами, рыбами и разными фигурками, как на праздничном карнавале.
В карете с гербами медленно движется среди войск и ликующей толпы губернатор сэр Джон Боуринг. Его цилиндр, в синем и красном, обтянут победившим имперским флагом.
Губернатор подъезжает все ближе. Он в лентах через грудь, в орденах, и при виде его толпа приходит от возбуждения и восторга в неистовство. Сейчас он символизирует победу империи под Севастополем. Также и победу Гонконга.
– Хур-ра... Хур-ра... Хур... ра-а!
Как они радуются! По их восторгу можно понять, что трудно далась победа, империя напрягала силы, подняты были средства колоний.
Год готовились они и французы и все везли и везли в Крым войска и снаряжение, орудия от малых гаубиц, коронад и мортир до новых гигантских бомбовых и собирали множество кораблей. Подняли Индию – английские реджименты, подняли Турцию, Сардинию. Нанимали людей в Италии и Германии. Потребовали на поле боя своих должников. В Крым отправлялись бенгальские полки. Сформированы и прибыли в Скутари британско-швейцарские и британско-германские легионы, всего семь тысяч. Ждут отправки в Крым.
Империя ждала. Первый штурм... Второй... И вдруг наконец-то... «Малахов взят!»
Взорвав все укрепления и еще не взятый союзниками бастион, защитники Севастополя, как сообщается, подобно своим соотечественникам в 1812 году, уходили на северную сторону бухты. Командование союзников, как пишут, отдало приказ прекратить обстрел русских колонн, отступающих по понтонному мосту.
«Храброго врага не тревожить напрасной пальбой!» [64]
...Солдаты пехотного полка сменили свои белые тропические куртки на красные парадные мундиры. В бурых медвежьих шапках, со штуцерами на плечах, эти рослые и белокурые люди кажутся гигантами. Их ряды, казалось, шагают все тверже, массивней и победней.
64
Впоследствии в парламенте требовали предать суду командующего английскими войсками в Крыму за это приказание.
запевают
восторженно подхватывают все женщины на улице, в экипажах, на балконах и сидящие верхами на скакунах. British grenadiers...
А вокруг индусы, китайцы, малайцы. Тут же чистая публика: немцы, американцы.
– Алексей! Зачем вы смотрите на все это? – услыхал Сибирцев у своего плеча женский голос.
Энн внезапно появилась из толпы.
– Энн!
– Да! Да! А вы думали, что я тоже торжествую? Да, я люблю иногда посмотреть, как маршируют наши красные мундиры. Но здесь это лишь балет. Это красиво. Не думайте, что и во мне оживает при виде такого спектакля дух древних норманнов-завоевателей. Какое мне дело до того, кто и кого победил! Ведь это величайшая глупость, и мне сегодня стыдно за отца. Он как индейский петух, у него Полосатый Джек на цилиндре! Но это не имеет никакого отношения к борьбе за права человека! Пожалуйста, не пропитывайтесь чувством оскорбленности. Уйдемте отсюда.
Салюты закончились, но продолжается непрерывная беспорядочная стрельба, англичане это называют: «барабанный огонь». Пушки лупят со всех сторон, им вторят пушки торговых кораблей, личные пушки богатых людей из дворов и пальба пистолетов и ружей. Барабанный огонь!
– Когда вы едете в Кантон?
– Предполагали ехать сегодня. Сайлес сказал, что ему было бы неприлично покинуть праздничный город. Получилась бы демонстрация. И так в газетах метрополии пишут про враждебность американцев.
– Едемте ко мне! Уйдем сегодня в море на моей маленькой яхте. Я прошу вас, не растравляйте себя ненавистью. Разве человечеству нужна ненависть? Разве ее еще мало?
«Точно так же празднуют сейчас в городах Индии, в халифатах и эмиратах на Востоке, в Стамбуле, в Вест-Индии, на Капском мысу, повсюду льется победный звук труб и внушается всем подвластным народам понятие о поражении России, о падении ее твердынь. Весь мир увидит нас побежденными и поверженными. Ликуют или будут ликовать в княжествах и ханствах, где наших пленников садят для медленной казни в клоповники... И они за цивилизацию! Все же есть, была и будет благородная цель у нашего оружия, есть смысл движения народов».
Он вспомнил про Энн. И сказал:
– Я так благодарен вам!..
Присутствие ее побуждало к трезвым мыслям. Немного наивна со своим идеализмом и борьбой за права человека. Из ее честных намерений, верно, так просто сделается другими спекуляция.
– Алексей, что с вами? – спросила Энн, когда китаец открыл подъезд и они вошли в маленький коттедж при школе. – Не придавайте значения параду. Глупость – все такие празднования!
Сегодня солнце еще жаркое. А уже скоро дождливый месяц, как уверяют.
– Алексей! Не думайте, что женщины, которые проповедуют или борются за свою эмансипацию, лишены человеческих чувств, – сказала Энн, когда Алексей, подняв еще один косой парус, миновал сторожевые корабли и скалы пролива и пошел в открытое море. – Они стремятся преодолеть... неравноправное положение... Я говорю очень быстро? Вам не трудно понимать?
– Я понимаю вас, Энн!
– А теперь расскажите мне про Японию, Алексей... Вы встречались там с японскими женщинами?