Гонщик 2
Шрифт:
— Николай Генрихович, — произнесла упомянутая незамужняя барышня. — Моя репутация уже испорчена настолько, что дальше некуда. Сами посудите: эмансипированная донельзя суфражистка, безумная гонщица, помешанная на мобилях. И, главное, до сих пор не замужем, из чего обыватели делают вывод, что во мне имеется существенный изъян. Ведь замуж девиц выдают начиная с пятнадцати лет, а мне уже двадцать один. К этому возрасту иные уже по два ребенка имеют. Я стара для брака, и поэтому на свою репутацию и на общественное мнение мне плевать. Так что не говорите ерунды и возвращайтесь в купе. Путешествие
От такой четкой формулировки я, признаться, несколько обалдел. И эта женщина вчера вечером жалась и мялась, пытаясь заставить меня угадать её тайные желания! Неужто моя вчерашняя речь так благотворно подействовала на девицу Боголюбову?
В этот момент паровоз дал гудок, служитель на перроне прозвонил в колокол, и кондуктор пошел по вагону, выгоняя провожающих. Вышел и я. Махнул рукой под окном, мне махнули в ответ. Поезд тронулся, увозя новую звезду гонок к началу её карьеры. А я оседлал своего железного коня и отправился готовиться к завтрашнему визиту.
Наверное, многие обыватели считают гонщиков безумными адреналиновыми наркоманами, в любой момент готовыми на любое сумасбродство. Возможно, кто-то из нашей братии и впрямь такой, но не все. Я бы даже сказал, далеко не все. По крайней мере, я точно не из таких. Поэтому, трезво обдумав риски и расклады, я решил подстраховаться.
В слободском кабаке было довольно пусто, лишь несколько субъектов неопределенного рода занятий что-то обсуждали в дальнем углу. Ну да: сейчас полдень, публика соберется ближе к ночи. Хозяин стоял за стойкой и сосредоточенно протирал грязной тряпкой глиняную кружку со сколотым краем, не забывая при этом следить за происходящим.
— Любезнейший!
Я закрутил волчком на столешнице серебряный рубль, привлекая внимание трактирщика.
— Чем могу быть полезен господину…
— Гонщику.
Не сомневаюсь, имя мое он знал прекрасно. Вон, вчерашний номер ведомостей лежит на стойке.
— Так чем я могу быть полезен уважаемому Гонщику?
— Мне нужно увидеться с Золотым.
Жесткая ладонь накрыла монету.
— Нет ничего проще. Поднимайтесь на второй этаж, нумер шесть. Золотой как раз потребовал завтрак, так что ваш визит неловкости не вызовет ни с его стороны, ни с вашей.
Я кивнул и принялся подниматься по скрипучей деревянной лестнице.
У двери с номером «шесть» я остановился и, встав чуть сбоку, постучал.
— Кого черти несут? — раздалось из комнаты. — Щербатый, ты? Когда будет готов завтрак?
— Это Гонщик, отозвался я.
— А-а! Тогда пожди мальца, я чуток приберу.
Через минуту дверь номера распахнулась, и на пороге появился сам Золотой. В руке у него был револьвер со взведенным курком. Убедившись, что я — это именно я, он аккуратно спустил курок и посторонился, освобождая проход. Выглянул в коридор, убедился, что там пусто и закрыл дверь, не забыв запереть засов.
Комната хранила следы вчерашнего разгула. В углу — груда пустых бутылок, на столе — пятна подозрительного вида, разобранная постель сохранила на белье следы губной помады. Воздух в номере был спертым и отдавал кислятиной, так что я сразу прошел к окну и распахнул створки, впуская в помещение свежий сентябрьский ветерок. Дышать сразу стало легче.
— Ну да, — хмыкнул Золотой на мои действия, — гульнули вчера, устроили праздник душе.
И, посерьезнев спросил:
— Зачем пожаловал?
— Дело есть. Может, не совсем по твоей специальности, но ты сам решай: возьмешься, или посоветуешь кого.
— А что за дело?
— Да понимаешь, собрался я завтра вечером с визитом в один дом. А некий человек собрался мне этого не позволить и за непослушание шибко наказать. Так вот: надо поглядеть, кто у того дома в засаду сядет, да объяснить человеку, что он неправ. Доходчиво так объяснить.
— Сам я не пойду, конечно, тут ты правильно сообразил. Но человечка пошлю. Есть у меня один специалист. Куда идти собрался?
— Загородный особняк Сердобиной.
— Пятьсот рублей, — тут же выставил ценник бандит. — И это лишь для тебя, считай, по-дружески. Половину вперед, половину после работы.
— Годится. Вот задаток.
Я достал бумажник и отсчитал деньги. Золотой не глядя сгреб ассигнации и сунул в карман.
— Ну все, считай, дело сделано, — весомо сказал он. — Послезавтра, как вернешься, загляни сюда ко мне, я расскажу, как все прошло.
— Заметано.
Как хорошо, что в особняках аристократов рядом с прихожей есть специальные комнаты для того, чтобы гости могли переодеться и привести себя в порядок. Потому что трудно не испачкаться, рассекая на мотоцикле по тамбовским осенним хлябям. Откровенно говоря, к концу поездки я был с ног до головы облеплен изрядной толщины слоем грязи. Но меня отвели в эту самую специальную комнату, и я переменил гонщицкую амуницию на привезенную с собой в непромокаемом кофре пиджачную пару. Думаю, я мог обойтись брюками, пуловером и шейным платком, потому что баронесса, встречая меня, одета была и вовсе просто.
— Вольдемар, я предупредила прислугу, чтобы гнали прочь любого визитера за исключением государя императора.
— Думаю, государю императору нет сейчас никакого дела до нас с тобой. А со всеми остальными справятся и слуги.
Мы вдвоем сидели на канапе все в том же будуаре, болтали ни о чем, пили превосходное красное вино, закусывали его тончайшими ломтиками буженины и копченого окорока, и расстояние между нашими коленями вряд ли превышало ширину ладони. По меркам светского этикета — разврат. Ну так ради разврата и была устроена эта встреча.
Вино, хотя и было легким, постепенно оказывало свое действие, и большей частью на баронессу. У нее заблестели глаза, покраснели щеки, а наши руки, утаскивая с тарелок очередной кусочек деликатеса, все чаще словно бы нечаянно соприкасались. В какой-то момент я решил, что пора идти дальше и, перехватив ее руку, нежно прикоснулся губами к бархатной коже запястья.
Одновременно, не сговариваясь, мы повернулись друг к другу. Первый нежный поцелуй случился словно сам собой. У Александры вырвался прерывистый полувздох-полувсхлип, она откинула голову назад, а я принялся бережно целовать её лицо, шею, маленькие аккуратные ушки, из которых нынче были предусмотрительно вынуты сережки.