Гонзу Читатель
Шрифт:
Народу было маловато, день стоял пасмурный, периодически начинал накрапывать дождичек. В левадах вода чистая, прозрачная, холодная, она поднимается вверх по горе путем сложной системы заслонок. В воде живет мелкая горная форель, рыбки неподвижно стоят, быстро крутя прозрачными плавниками, или лихо плывут против течения. Как там у Кэрролла? Чтобы оставаться на месте, надо быстро бежать, а чтобы попасть в другое место, надо бежать в два раза быстрее. Как-то так. Поначалу мы двигались довольно споро, но потом моя спутница стала потихоньку уставать, останавливаться и фотографировать все подряд. Мы сделали привал, слопали по
– Пожалуй, с меня хватит красот. Нельзя вызвать такси прямо сюда?.. Нет?.. Ладно, я посижу, а ты можешь еще прогуляться чуток, Руди.
Мне бы не помешало прогуляться чуток по малой надобности, поэтому я оставил свою «тетушку» с камерой, водой и мандаринами, а сам прошел метров триста вперед и скрылся от нее за каменным выступом.
Но блаженство мое было прервано громкими воплями – Агнесс заорала, осыпая кого-то грязными немецкими ругательствами. Таких можно насобирать только в самом низкопробном портовом притоне. Она всегда умела заковыристо материться на разных языках. Откуда она этих смачных словечек набралась? Будто ошивалась на самом дне, ниже можно только копать. А может, и в самом деле ошивалась. Я ведь ничего не знаю о ее жизни до того приснопамятного дня, когда сунул руку в ее карман.
Уже через несколько мгновений я был рядом с ней, сидящей спокойно на камне, но при этом ругающейся на чем свет стоит.
– Чего ты?
– Чего-чего! Какой-то гад, сволочь поганая, украл мою камеру!
– Тьфу, пропасть! Я думал, тебя тут убивают. Кто украл-то? Как он выглядел?
Агнесс не спеша вытащила из моего рюкзака пару мандаринов, начала чистить один.
– Ну, как выглядел… Высокий, лет двадцать, может, двадцать три, короткая стрижка, виски и затылок выбриты, без бороды, в одном ухе такая, знаешь, серьга не серьга вставлена, круглое такое колесико, многие сейчас так ходят, мочки себе растягивают, как масаи какие-то. Футболка черная, джинсы, дыры на коленях, синие кроссовки «Найк». Что еще?.. А! На правом предплечье татуировка цветная, дракон и китайский иероглиф «ди уй», значит «первый».
– Ниче се! Агнесс, ты не меняешься, за несколько секунд все рассмотрела. А иероглифы-то ты откуда знаешь?
– Да ерунда, увлекалась фэншуем. Модно было.
– Скажи-ка, не было у него на правой щеке родинки, круглой такой, размером с двухцентовую монетку?
Она ответила, не задумываясь:
– Нет, не было. Лицо чистое, нос прямой, вообще красавчик на самом деле, хоть и свинья. Спер у старухи фотоаппарат, не побрезговал, и сразу бежать, ни тебе «здрасьте», ни мне «до свиданья». Будто я за ним погонюсь. Вприскочку поскачу.
Оказывается, она поставила свой фотик на камешек, собиралась сделать красивое селфи «Я и горы, а вдали деревенька в ущелье». Вот тут этот красавчик и выскочил откуда ни возьмись, цап камеру и прыг-прыг-прыг по камням куда-то в обратном направлении…
– Ладно, не переживай, купишь новую. Хочешь, я тебя на смартфон сфоткаю?
– Что ты несешь… На смартфон… Дилетантщина. У меня была «Сони Альфа»! «Сони Альфа», понимаешь? Качество, как у зеркалки. На смартфон… Ладно, давай, фотографируй. Только улыбаться я не буду – не с чего.
Я сделал парочку кадров. Агнесс они вроде бы удовлетворили. Ущелье, белые домики далеко на дне и там, внизу, солнце неизвестно откуда, а вершины гор темные, заросшие эвкалиптовым лесом, и на плечах гор лежат серые мрачные облака. Даже настроение какое-то получилось.
Мы двинулись назад, я позвонил Педру, чтоб забрал нас на выходе с левады часа через полтора. Вышли мы раньше, чем он подъехал, пришлось просидеть на скамейке минут двадцать. Кафе из-за дождливой погоды было закрыто, так что кроме как на подмокшей лавочке у запертой двери ждать было негде.
Агнесс доедала последний мандарин, аккуратно складывая корочки мне в ладонь.
– Руди, а ты почему спросил про родинку у этого засранца? Расскажи-ка.
– Подумал, может, мой клиент…
– И?
– Знаешь, я вчера соврал тебе, когда сказал, что здесь не скучно. Мне смертельно скучно. Зубодробительно скучно. Иначе я бы в это не полез. Но я поклялся себе, что делом больше заниматься не буду, ни за что. Ну и со скуки начал ловить этих, как ты справедливо заметила, засранцев.
– Что?
Агнесс рассмеялась, и я опять поразился, как молодо звучит ее смех. Если закрыть глаза…
– Ты переквалифицировался в супермены, стал защитником вдов и сирот, рыцарем на белом коне? Руди, что с нами делает старость…
При чем тут старость? Это все скука, тоска, отсутствие азарта. Вот что это. А не старость никакая.
Газеты были полны заметок: «На такой-то леваде у туристки из Дании (Германии, Австрии…) семидесяти (шестидесяти пяти, семидесяти трех…) лет неизвестный вырвал из рук фотокамеру «Сони» («Никон», «Кэнон»…)». Я прикинул: если в полицию обращались две из трех жертв, то получается, что за месяц кто-то навыхватывал более сорока камер, за год выходит нехилое количество. Куда их девать? У нас и комиссионок-то практически нет, пара-тройка в столице, да туда не сдашь. Да и кому они там нужны? Туристы не будут старье покупать, а местным понадобиться может раз в год по завету. И полиция никого не поймала. Значит, эту канитель тащат на континент, а это только кораблем можно, на самолете не увезешь, сразу засветишься.
Всю сеть я отловить не в состоянии, это понятно. Но я подумал, поймаю, собственно, охотника за старухами, сдам полиции, а уж они его раскрутят. И я вышел на охоту. Переоделся немецкой пенсионеркой: короткий седой паричок, пестрые лосины, туристические ботинки на толстой подошве, очки в дорогой оправе – без диоптрий, правда, но кто заметит, – розовая непродувашка, непременная пара палок для скандинавской ходьбы и фотокамера на шее. Как хохотала Агнесс, когда я расписал свой маскарад!
– Руди, почему мы никогда не использовали твой талант? Где ты понабрался этого? В какой поселковой самодеятельности?
Мы опять сидели у меня в комнатушке, опять я разливал по стаканам виски. «Лафройга», увы, уже не было у Луиша, он держал только одну такую бутылку в баре. Никому, кроме меня, такие изыски не нужны, местные обходятся более дешевым и менее крепким пойлом. Но во второй вечер сгодился и «Баллантайнс».
– Руди, Руди, зачем ты бросил меня…
Агнесс без остановки лопала мандарины, я только успевал их чистить. Она сидела в кресле все в том же белом трикотажном костюме, огромная и грациозная, как косатка во льдах. Я, как и вчера, устроился на полу на подушках прямо перед ней, катал в ладонях стакан, согревая своим теплом малую толику скотча, рассказывал эту в общем-то провальную историю, и мне было хорошо.