Гор
Шрифт:
Тогда скорее явились слуги и воин в покои княгини отыскать след, куда спрятал несчастную коварный зверь. Да только пусты оказались покои. И дух в них стоял. Сладковатый аромат гнили. Быстро отыскали они, откуда он проистекал. Вскрыл пол воин, и все поняли.
Пожрал зверь княгиню. Задушил во сне, обглодал до косточек, испил досуха кровь. И облик забрал себе.[1]
– Очень хорошо, – легкое покалывание пробегает по нервам, но Тодо руки не отнимает. Треплет княжича по голове, насколько позволительно учителю. – У вас складно выходит, юный господин.
–
– Да.
Улыбка на губах – робкий лучик.
– Не испугались этой истории?
– Только чуточку.
Глаза завораживают. Не оторваться.
– А теперь подумайте, юный господин, чему она учит?
Хмурятся светлые брови, пролегает складочка на высоком лбу. Мычит тихонько мальчик, погрузившись в раздумья.
– Что нельзя завидовать? – произносит неуверенно.
– Верно. Чему ещё?
– Что нельзя вредить родным?
Вежливая улыбка.
– Эта история о том, что, если человек станет взращивать внутреннего зверя, кормить его дурными помыслами, унынием и горькими чувствами, то тот однажды станет столь силен, что сгубит не только хозяина, но и родных его, и товарищей, и других людей.
Проводит пальцем княжич по своему подбородку. Пятая весна заливает дворик пряным светом, золотит покатые спинки камней.
– Княгиню сгубили зависть к родным дочерям и тоска по былому. Но ведь идет время, как должно по законам бытия, – продолжает Тодо. – Следует любить и почитать свою семью, юный господин, – сквозит грусть в обсидиане мужских глаз. Давно отвергнута и спрятана. – А также безропотно принимать то, как устроен этот мир.
Сад – выверена каждая линия. Замыкает высокая ограда стен. Город у подножия холма бурлит на морском берегу.
– А теперь приступим к счету.
– Учитель, вы же обычный человек?
Раскинулось маленькое горное княжество, нареченное княжеством Иссу. Родившись в последней войне Солнц, нынче благоденствует в железной хватке правителя.
– Верно.
Мальчик взволнованно ерзает.
– У вас есть родители? – мать и отец, могильные плиты среди прочих. – А братья? – он самый высокий, но самый низкий. Мечи в их руках и доблесть, а в руках Тодо книга да кисть. – Жена? – хихикают девушки, строят глазки, только робость как вторая кожа, вынуждает потупиться. – Расскажите.
Ветер, проникнув в комнату через открытые сёдзи, шевелит листы книги. Вишня роняет розовые слезы. Алебастровые кубки тюльпанов, вкрапления сиреневых бутонов.
– Простите, юный господин, – Тодо подталкивает к княжичу счеты. – Вам не нужно этого знать, – огорчение, терпкое, стыдливое. – Вы должны обучаться наукам, военному искусству и владению даром, чтобы вырасти образованным мужем и достойным наследником…
Мальчик просыпается от судороги, что сковывает конечности. Дергается, захлебнувшись влажным удушливым страхом, прежде чем сморгнуть пелену с глаз. Распахнуто окно – стрёкот кузнечика на деревянной раме.
Задремал княжич, разморенный теплом. Задремал вместо того, чтобы зубрить урок в своих покоях. Ниточка слюны в
Но в голове словно в колокол ударили, а в животе вдруг урчит. И как ни старается мальчик унять голод, забыться в строках, пустота внутри тянет в разные стороны, заворачивается в саму себя, корчась и ноя.
– Молчи, – приказывает желудку княжич. Закусывает губу от нового болезненного спазма.
Долго ещё до обеденной трапезы. Ужасно долго, не вынести. Косточки ребрышек, плоский живот. Умеренность важна, только что растущему организму до неё. Нерешительность подобна жужжанию пчелиного роя во рту. Раздумывает мучительно княжич о том, что сделать собрался, не дурно ли это, и всё же решается.
Крадется шаг, заглядывает за углы. Примечает мальчик служанку, которая крупно вздрагивает, стоит к ней обратиться. Трескуче волнение.
– Скажите, – глаза служанки окатывают учтивостью, такой шершавой, что хочется поёжится. Точно жук под ворот забрался. – Как мне попасть на кухню?
– Зачем вам, юный господин?
Закладывает руки за спину княжич. Отведя взгляд, перекатывается с носков на пятки.
– Нужно, – отвечает уклончиво. Врать смелости не находит.
Скрещены пальцы, мольба в мыслях. И кажется Иссу благоволит мальчику, потому что служанка не настаивает. Пожав плечами, произносит:
– Прошу вас следовать за мной, юный господин.
Улыбка сама наползает на губы. Прячет её в ладонях княжич, гордый собой. Взрослый, сильный, важный. Как отец.
Служанка же шагает быстро. Мальчик еле поспевает за ней. Рассматривает сюжеты сёдзи, прежде чем уловить нечто странное, остановиться резко, а боковой коридор кривится в собственной неправильности.
Разбитое зеркальце.
Мальчик затаивает дыхание. Внезапно хочется пить, волоски на коже встают дыбом. Удаляется поступь служанки, не заметив, что отстал княжич. Он же уже позабыл о своем намеренье.
Осторожно идет по коридору, ведомый инстинктом. Принюхивается, разомкнув губы. Запах. Будоражащий ледяной запах расползается по нервам. Так хочется вздрогнуть, всем телом встряхнуться. Вскрикнуть звонко, громко.
Самые крайние сёдзи в коридоре и покои по ту их сторону. Княжич чувствует их столь отчетливо, словно уже стоит там, внутри. Пальцы на краю створки. Нужно только отодвинуть.
Зеркальце. Раздробленное на мелкие осколки.
Зеркальце. Мороз его обжигает.
Зеркальце. Забивается в горло крошкой, поглощая предсмертный визг.
Княжич не в силах шелохнуться, потому что там, за сёдзи, есть след. Есть тонкое, неуловимое. Отпечаток, старый, смазавшийся, почти истлевший. Отпечаток чужого цветения, взрывного, сокрушительного, перетряхнувшего все покои в доли секунды и оборвавшего по роковой случайности одну невинную нить.