Гора Лунного духа или Побеждённые боги
Шрифт:
Имея в виду такие отдаленные финикийские колонии, как в Испании, легко допустить, что и другой какой-либо народ, двигаясь в ином направлении и переправившись через Красное море, мог обосноваться на африканском побережье. Одна из колоний этого народа могла уцелеть и до настоящего времени. Возможно, что небольшое племя, выдерживая напор черных рас, забралось в непроходимые горы и жило там до сих пор, в силу условий местности совершенно изолированно.
Эта докладная записка вызвала массу споров, что вместе с шумихой вокруг новой экспедиции, организуемой редакцией «Фигаро», явилось первым отзвуком того «романа с Парутой», который начал Корбо.
IV
Пьер
Дальше, среди толпы, выделялся островом большой, но совершенно плоский холм, так же, как и храм, обрамленный гранитными ступенями. На этом плоском холме, в противоположном конце его, подымалась небольшая грубая пирамида. Впереди ее можно было разобрать громадную статую какого-то божества, перед которой сверкал на солнце искусственный водоем, обложенный камнем.
Там двигались в причудливом танце или церемонии сотни людей, трубили в бронзовые трубы, и трубные звуки в известные моменты покрывались ревом толпы. Удивленный и ошеломленный, Пьер медленно перевел глаза на храм, потом огляделся вокруг себя. Он стоял на циновке, в двух шагах от него сидели, по-восточному поджав ноги, оба хартумца. У одного была перевязана нога, у другого — рука и голова. Пьер хотел окликнуть их, но, увидев, что они молятся, удержался.
Еще не отдавая себе ни в чем ясного отчета, Пьер стал рассматривать храм. Это было массивное сооружение, основанием которого являлась усеченная наполовину четырехгранная пирамида из полированных каменных кубов. Со всех сторон в этой пирамиде были высечены ступени в виде широких лестниц. На площадке этой пирамиды и находился Пьер со своими хартумцами, окруженный, видимо, жрецами храма. В средине площадки подымались мощные стены самого храма, в общем сохранявшего конструкцию пирамиды. В лицевой стене храма зияла огромная дверь с бронзовой решеткой. Над дверью вокруг всего храма выступал широкий каменный бордюр, украшенный орнаментом. Над бордюром высились стены и заканчивались зубцами.
Весь храм покрыт был скульптурными украшениями, вперемешку с высеченными клинообразными надписями В целом получалось величественное и мрачное здание, от которого веяло жуткой таинственностью. Храм был обнесен стенами из гранитных глыб, которые, суживаясь в коридор, подходили к ступеням плоского холма.
Вдруг из храма послышались гулкие редкие удары в какой-то чудовищный барабан, покрывшие своим гудением и звуки труб, и шум толпы. С каждым ударом барабана все кругом постепенно стихало. Прекратились танцы или церемонии на плоском холме, и танцующие встали неподвижным полукругом. Народ, теснившийся около холма и храма, замер в ожидании.
Среди мертвой тишины неслись только удары барабана, и гул его, как гром, перекатывался в горах. Но вот замер последний отзвук последнего удара. Странная зловещая музыка зазмеилась из недр храма и с каждой минутой росла и ширилась и вдруг вместе с процессией жрецов вылилась из дверей храма на площадку пирамиды. Весь воздух наполнился несметными роями жужжащих звуков, будто действительно кругом порхали и реяли незримые насекомые.
Пьер не успевал следить за быстрыми сменами впечатлений от этих, казалось, сонных видений и невольно подчинялся неведомому ритуалу, как и вся огромная толпа, тесно сгрудившаяся внизу.
Впереди процессии шел главный жрец с золотым обручем на голове в виде змеи и с посохом в руках, который оканчивался
Пьер взглянул на своих хартумцев. Загорелые смуглые лица их были бледны, но они сидели все так же неподвижно. Встретившись взглядами с Пьером, они проговорили вполголоса:
— Аллах архамту!.. [26]
— Уус мин билляхи!.. [27]
Сердце Пьера сжалось, и он крикнул им:
— Аллах керим!.. [28]
Эти дети пустыни, ради своих семей пошедшие с ним в неведомый им путь, были на его совести, ибо неизвестно было, чем вся эта история кончится. Тяжелые предчувствия, выходя из глубин подсознания, томили его.
Между тем странная процессия остановилась у верхних ступеней храма. Главный жрец поднял свой посох, музыка оборвалась, и снова мертвая тишина воцарилась повсюду.
26
Помилуй, боже!..
27
Спаси нас, боже!..
28
Бог милосерд!..
Воздев руки, жрец начал что-то говорить мерной речью. Пьер напряженно слушал непонятный язык и уловил только два слова, часто повторявшихся: «Саинир» и «Бакаб».
Когда кончил главный жрец, другие жрецы ответили ему нараспев какими-то гимнами, махая курильницами с благовонными смолами, а толпа испустила вопль, выкликая:
— Саинир! Бакаб!
Жрец снова поднял посох, и снова наступило молчание.
— Аиин Парута, аиин Парута, аиин Парута, — троекратно произнес он, троекратно осеняя народ посохом, прямо, налево и направо.
Волнение стесняло грудь Пьера.
— Так вот она, таинственная Парута, — невольно прошептал он и с большей еще жадностью стал следить за происходящим, но вдруг холод пробежал по его телу.
Звериный рев толпы прокатился по громадному цирку, и все жрецы обратились лицами к своим пленникам. Выражение этих лиц было до того отвратительно и гнусно, что Пьер содрогнулся. Глаза жрецов противно маслились, а толстые губы, смоченные слюной, плотоядно кривились.
Загудела музыка, потом барабан ударил три раза. Жрецы сразу простерлись ниц перед пленными. Послышался леденящий кровь вопль какой-то женщины, и Пьер заметил, что позади преклонившихся жрецов стояли красивые молодые девушки с причудливыми музыкальными инструментами, и одна из них пела. Но это было не пение, а плач отчаяния, острыми иглами вонзающийся в сердце. К запевшей присоединился весь хор. Было нестерпимо мучительно это надгробное рыдание.
Хартумцы сидели, как застывшие, и только губы их шептали зурэ из корана, взывая к аллаху. Но вот пение так же внезапно оборвалось, как и началось, с ударом барабана. Жрецы поднялись с земли, и главный из них коснулся посохом груди Пьера и обоих хартумцев.
Из дверей храма вышло семь девушек, совершенно нагих, но в золотых и бронзовых украшениях. Три несли по большому кубку, у двух была в руках ваза с водой из кованой бронзы, у двух остальных было что-то вроде длинных полотенец. Увидев воду, Пьер почувствовал только теперь, что его мучит страшная жажда. Еще большую жажду, вероятно, испытывали хартумцы, приковавшиеся к сосуду с водой.