Гора Орлиная
Шрифт:
Николай глядел на него так, словно видел впервые. Он шел сюда, чтобы последний раз сразиться с противником, собирался высказать откровенно все, что думает о нем, но ничего этого, к великому огорчению, не понадобилось. И поэтому победа показалась маленькой, а само дело — незначительным.
Мелькнула мысль: не испытал он чувства радости. И еще одна, самая последняя мысль: «Думал, что знаю его, а выходит, не совсем знаю или даже не знаю совсем!»
Клавдия Григорьевна принимала нежданную гостью.
Это была старуха из Старого Погоста с гостинцами для Аркашки.
—
Она оглянулась и незаметно, привычно расправила свою густую сборчатую юбку.
Гостья была чуть полнее хозяйки, морщинистая, седая, добрая на взгляд.
— Дым-то ваш далече видать, — сказала она, имея в виду город. — Погожу вот, да и буду собираться.
— Чайку не хотите? — догадалась Клавдия Григорьевна.
— Чайку можно, — согласилась старуха и поглядела на самовар. — Уж этот — человек десять приди, так хватит.
Клавдия Григорьевна захлопотала у стола.
— А что это ты, милушка, в платке? Холодно, поди?
— Привычка.
— То-то я по себе гляжу. С наперсток-то крови во мне, а не мерзну.
Вместе с чаем появились на столе грибки, сушеная рыба, даже графинчик.
— Выпейте, бабушка…
— Чайку выпить — выпью, уважение вам сделаю, а другое какое питье — и не толкую, чего пить, не пивала век-от.
— А на свадьбе?
— На свадьбе — известно!
Старуха выпила рюмку, убедительно крякнула, утерла губы рукавом, принялась за еду.
— Эти рыжики-то вкуснее тех — волнух-то, белянок, — заметила она, пробуя грибы. Сказала доброе слово и насчет рыбы: — Осенью язь хороший, а весною сиг хороший. Кто сига не кушивал, тот вкуса рыбьего не знает… Да и язь, — как бы спохватившись, продолжала она, — тоже рыба, только поуже он сига приходится.
Клавдия Григорьевна, подперев щеку рукой, слушала, вспоминала давние, полузабытые годы. И радостно было ей и чуточку грустно.
— Старик мой, — тем временем говорила гостья, — ничуть дома не живет, все на реку да на реку… рыбы этой у нас… не знаю на сушье ли, солить ли… ну, я тоже в долгу не остаюсь, в свободное времечко — в лес. Без него и не жить мне: я-то взята с бору. Встану чуть свет, думаю умом, куда сходить по малину. Нынче тоже лето недаром прошло. Черничку-то продавали, а малину про себя сушили. — Она набрала варенья. — А вот нет у нас ягоды-то этой садовой, знаешь, вроде малины да покрупнее, да покраснее она. С ней больно хорошо чай пить… Захмелела я, матушка, да и болтаю всякое.
— Как жизнь-то теперь в деревне?
— Жизнь-то… Лучше теперь, лучше против того, что раньше было… Рыбак-то мой, дед мой… барометром его прозывали в деревне за то, что верно сказывал, когда пахать, и то в колхоз пошел.
Клавдия Григорьевна улыбнулась.
— Слышала, поди, про моего деда? — догадалась старуха.
— Муж рассказывал…
— И он, говорю, в колхоз пошел… Неладно мы еще живем. А в других деревнях, подальше от города, лучше.
— Берите, угощайтесь, — подсовывала Клавдия Григорьевна тарелку с хлебом. — Теперь он без карточек.
— Кабы овсяный блинок, да тоненький, да со сметаной, так я бы поела… Ты не обижайся, это поговорка такая… А живем теперь лучше. Была я
— А осенью? — засмеялась Клавдия Григорьевна.
— И осенью, — проговорила старуха и вдруг запела — тонким, неверным голосом:
Коня ли тебе жалко, Сбруи ли златой, Отца ли тебе жалко Иль матери родной?— Захмелела я, вот как захмелела! — призналась старуха и выпила еще рюмку. — Живут ничего… только вот ведь у каждого по-разному, по-своему… Замуж я по любви вышла. Муж мой поначалу меня не очень-то… Сидим мы это за столом — была свадьба еще… Тем временем пошатнуло нашего жениха, свалился он на лавку. Шумели-шумели, не дошумелись. Так я одна в ту ночь и осталась. Неловко ему стало или как… а только утром во двор соху вынес и ладит и ладит. А потом ушел на весь день в поля. Я стою, стою у ворот, скоро смеркается, а его нет. Потом явился, а я уж легла. И он лег. Когда-когда слово скажет, а то ровно мертвый лежит… Как расплачусь я, как разревусь голосом… Испугался он. А потом ведь полюбил меня, полюбил… Жили мы хорошо. А вот дочке нашей не посчастливило. Замуж вышла, ничего… живо это баба с прибылью, гляжу. Радуюсь я, все как у людей. Родилась девочка, пожили немного и разбежались — согласье не взяло. Живет Марфушка одна, дочка у нее сыта да и обряжена. Сейчас ей уже восемнадцать годов… Да вот Аркашка с ней учился… Приехала теперь Санюшка из города, училище кончила, агрономом стала, просила ему привет передать. Если, говорит, не забыл, поклонись ему. Невеста она у нас, красавица, — может, и поженились бы.
— Не до женитьбы Аркашке нашему, — сказала Клавдия Григорьевна, — работы много.
— Что ж, за работой и замуж не поспеть? — обиделась гостья. — Ты вот поспела же? Или ничего в девках не работала?
— Учится он, бабушка, вот я про что…
— Пусть учится. Она у нас тоже учена, — бабка решительно отодвинула от себя чашку, перевернула ее, положила на донышко огрызок сахара и встала. — Спасибо за хлеб-соль. Узелок-то с гостинцами не позабудь передать. А я пойду, поздно уж. Все с батожком хожу, так-то не ходить мне… А он, Аркашка, что-то не является…
— Куда же вы? Ночевать оставайтесь, — спохватилась хозяйка. — Муж скоро придет, интересно ему про вашего деда послушать. Он комично про него рассказывал. Если, говорит, этот старик в колхоз пойдет, то не надо и на барометр артели расходоваться.
— Эх, милушка, — неожиданно заулыбалась старуха, — барометр-то все равно купили, говорят — надежнее. Ладно уж, останусь у вас, постели мне на сундучке, что ли, вздремну…
Не успела Клавдия Григорьевна приготовить гостье постель, как пришел Аркашка. И не один. С какой-то девушкой.