Гора сокровищ
Шрифт:
Никого не было видно. Очевидно, Андре и его друзья, убедившись, что отсюда не выбраться, решили дать мне немного помучиться. Я учуял запах дыма — они готовили завтрак.
Ну что ж, почему бы и мне не подкрепиться?
Я набрал дров, разжег костер и поставил на него кофейник. Потом достал сковородку и поджарил ветчину, при этом не спуская глаз со входа в укрытие, чтобы меня не застали врасплох.
Если отец попался в ту же ловушку, что и я, где же тогда его кости? И что стало с его вещами? И золотом?
Отец был умным человеком, и он не допустил бы, чтобы враги нажились на его смерти. Если он встретил ее в этом месте, значит надо поискать какой-нибудь знак, свидетельствующий о том, что здесь что-то спрятано.
И все-таки, как они ухитрились его убить? Да, у отца было ружье, заряжавшееся с дула, и, как бы быстро он ни заряжал его, ему все равно не удалось бы продержаться долго против целой своры преследователей. Но ведь у него был еще и револьвер — или должен был быть.
Интересно, почему Бастон так уверен, что теперь-то я у них в руках? Если бы знать это…
Неожиданно внутри у меня все похолодело — говорят, так бывает, когда кто-нибудь наступит ногой на твою могилу.
Я вдруг понял, почему Андре не сомневался, что мне от них не уйти.
С вершины скалистого утеса, нависавшего надо мной, хорошо простреливалось мое укрытие.
По-видимому, там уже сидит человек, и когда Бастон с дружками нападут на меня и внимание мое переключится на них, он убьет меня со своего каменного козырька. Глядя на утес, я увидел место, с которого человек, немного высунувшись, может держать под обстрелом почти весь уступ — почти весь.
Впрочем, зачем переживать раньше времени. Лучше позавтракать. Я съел ветчину, наслаждаясь ее запахом и дымом костра. Если мне суждено погибнуть, интересно, о чем я больше всего буду жалеть? О том, что больше никогда не увижу туч, сгущающихся над вершиной вон той горы? О том, что никогда больше не услышу запаха костра, кофе и ветчины, жарящейся на сковородке? Или о том, что не почувствую под собой доброго коня? Или не увижу, как пробивается солнечный свет сквозь листву осин?
Мне ведь особо и вспоминать нечего. Я не бывал в местах, овеянных славой, и не общался со знаменитостями. Я не едал деликатесов и не был завсегдатаем театров. Зато я сиживал у походного костра и так часто спал под открытым небом, что выучил назубок все звезды и созвездия.
Время от времени мне попадались очень хорошие кони. Я совершил несколько далеких походов и пересек несколько пустынь. Эти воспоминания грели мне душу. Однако у моего отца были гораздо более приятные воспоминания — у него внизу осталось гораздо больше, чем у меня. У него были жена и подрастающие сыновья, которые унаследовали его имя и продолжат его дело. У меня же не было ни сына, ни дочери. И если я погибну здесь, некому будет меня оплакивать. Да, братья мои будут горевать обо мне, но мужчине нужно, чтобы, когда он погибнет, его оплакивала женщина.
А ведь я хотел бы умереть после своей жены, если она у меня когда-нибудь будет. Я хотел бы проводить ее в последний путь, прежде чем свести счеты с жизнью. Наверное, мужчина легче переносит одиночество, чем женщина, впрочем, я плохо разбираюсь в этих вещах.
Тут я услыхал, что голоса Андре и его дружков приблизились, кажется, они готовятся к нападению. В эту минуту я представил себе, что должны были чувствовать жители Трои, вооружаясь для последней, решающей битвы. Они знали, что греки уже совсем близко и что им не суждено победить.
Но я не дам им так просто меня убить. Каждый человек должен оставить после себя какой-нибудь след, а я пока ничего не успел сделать, так что мне еще рано умирать.
Одни оставляют после себя прекрасные статуи, другие — книги, третьи — память о своих добрых делах в сердцах благородных потомков. Мне же похвастаться нечем.
А может, я и не смогу ничего сделать.
Ветер стих, и листья повисли неподвижно. Я находился на высоте двенадцати тысяч футов, и было довольно прохладно. Холод усиливался еще потому, что я был в тени — меня окружали деревья. Но ярдов через пятьдесят деревья кончались, да и здесь их было не так уж много.
Вдруг я заметил на верхушке утеса какое-то движение — должно быть, стрелок, засевший там, готовился стрелять. Мне очень хотелось подпалить ему шкуру — пусть не думает, что пришел сюда развлечься.
Судя по звукам, Андре и его спутники приближались. Я спокойно доел последний ломтик ветчины и налил себе кофе.
В эту минуту в скалу над моей головой ударила пуля, и осколки камней посыпались в мою кружку. Я выругался. Они мне за это заплатят — терпеть не могу, когда мне в кофе сыплют всякую гадость.
Пока я сижу под защитой скалы, меня не достать, так что я не двинулся с места. Пусть постреляют, мне же торопиться некуда. Пускай эти ребята порезвятся, если у них так много патронов. Еще две пули ударились о скалу, не причинив мне никакого вреда. Я сделал еще один глоток кофе и поглядел на вершины дальних гор. До некоторых из них было пятьдесят, а то и шестьдесят миль.
Мне очень хотелось увидеть вершину с необычным названием Спящий Индеец, но эту гору закрывал край цирка. Я наклонился, чтобы взять кофейник, и тут стрелок, сидевший на утесе, выстрелил прямо в костер. Во все стороны брызнули искры, мне пришлось гасить их ладонями. Да, если этот тип будет и дальше так палить, тут станет очень неуютно.
Еще несколько выстрелов, но я не торопясь допил кофе и только тогда взялся за винтовку.
Если имеешь дело с людьми, непривычными к сражениям, нужно как можно дольше тянуть время. У таких людей обычно не хватает терпения сидеть и ждать — они жаждут поскорее покончить с тобой. Зато мне торопиться некуда — я могу ждать хоть до бесконечности.
А мои преследователи потеряли терпение — они открыли беспорядочную стрельбу. Достать они меня не могли, поэтому я сидел в своем уголке, попивая кофе и тихонько посмеиваясь над ними — и не жалко же людям патронов!