Горацио Хорнблауэр. Рассказы
Шрифт:
— Похвально, мистер Хорнблауэр, — произнес Кортни. — Весьма похвально.
Хорнблауэр понял, что в устах капитана это наивысшая похвала.
— Спасибо, сэр, — ответил он.
Снизу доносился треск пистолетных выстрелов: некоторые отчаянные испанские офицеры пытались обороняться в своих каютах. Англичане ломали двери. Мозг Хорнблауэра продолжал работать: он сразу ухватил, какой вдохновляющий эффект может оказать эта победа на дух команды — перед Кортни открывается шанс предать прошлое забвению и превратить массу забитых, разрозненных людей в спаянный коллектив, как у Пеллью на «Индефатигебле». Кроме того, сейчас как раз тот момент, когда Хорнблауэр может обратиться к нему
— С вашего позволения, сэр, — начал он. — Не соизволите ли вы набрать призовую команду для «Кастилии» из тех моряков, которых вы наметили к наказанию на прошлой неделе? Это очень удобный способ избавить корабль от их дурного влияния.
Кортни уставился на своего взъерошенного лейтенанта; после некоторой паузы он обвел его взглядом с ног до головы с выражением, заставившим Хорнблауэра устыдиться своей боевой расхристанности в одежде.
— Вот как? Неужели вы вообразили себе, что именно вы являетесь капитаном «Маргериты»? Ах, понял: вы намекаете, что именно вас следует назначить командиром призовой команды, чтобы вы могли легко ускользнуть от меня вместе со своими дружками-мятежниками?
До такого Хорнблауэр не додумался, но будучи озвученной, эта мысль показалась ему слишком прекрасной, чтобы рассчитывать на ее воплощение.
— Мистер Хорнблауэр, — начал Кортни. — Вы порождаете во мне глубочайшие сомнения. Глубочайшие. Даже не знаю, как с вами быть.
Хорнблауэр в отчаянии огляделся вокруг. Под ногами хлопнул еще один пистолетный выстрел. Лейтенант думал о «Маргерите» и ее угрюмой команде, думал обо всем, включая опасность, угрожающую его собственной карьере.
— Вы хотите сказать, сэр, что…
— Что я хочу сказать, я скажу, — оборвал его капитан.
На квартердеке «Маргериты» лежал раненый Флетчер. За исключением рулевого у штурвала, на квартердеке фрегата оставались только убитые и тяжело раненые. Порыв ветра свел кормы обоих кораблей друг с другом; Флетчер сжимал в руке пистолет и наводил его в направлении двух офицеров — в направлении Кортни. Месяцы жестокого обращения лишили Флетчера последних остатков разума. Инстинкт подсказывал Хорнблауэру выбросить вперед руку и оттащить Кортни с линии огня. Между этой мыслью и действием произошла крошечная заминка; заминка, в течение которой лейтенант еще раз подумал о том, как ужасно будет для «Маргериты» если капитан продолжит действовать в том же ключе, что и раньше. Затем рука его дернулась к плечу Кортни; в этот миг Флетчер выстрелил, и капитан упал на палубу с раздробленным коленом.
Вмешательство хирурга поставило окончательную точку в части несовместимости раны Кортни с дальнейшей службой. Вот так случилось, что Хорнблауэр был назначен на высокую должность первого лейтенанта «Маргериты». Его потом не раз мучила совесть из-за этого повышения; но заботы по наведению порядка и воспитанию на «Маргерите» настоящего боевого духа требовали от него таких усилий, что ему, как правило, удавалось противостоять этим угрызениям. В конечном счете, этот случай определенно послужил на благо делу. И даже поступок Флетчера не нанес урона дисциплине — никто не видел, что стрелял он, звук же выстрела слился с пальбой, доносившейся из кают «Кастилии». Этого не видел никто, за исключением Хорнблауэра, а тот никому ничего не сказал.
ХОРНБЛАУЭР И ВДОВА МАК-КУЛ
Рассказ
(перевод: Алексей Дубов)
Наконец-то Ла-Маншская эскадра получила долгожданную передышку. Западные
Далекому от моря человеку это укрытие вряд ли показалось бы сколько-нибудь надежным, так как почти не защищало от бушующего шторма, но измученным командам даже открытый всем ветрам Торбей казался райской лужайкой после кошмарных месяцев в беспокойном Бискайском заливе. Отсюда можно было сравнительно легко добраться до Торки и Бриксхема, получить накопившуюся почту и пополнить запасы свежей воды. На многих судах эскадры даже офицеры по три месяца не видели ни того, ни другого. Только моряк может оценить то наслаждение, какое получаешь от свежей прозрачной воды после той вонючей зеленой жидкости, которую выдавали по пинте на нос не далее как вчера вечером.
Молоденький лейтенант прохаживался по палубе корабля «Слава». Он был одет в толстый бушлат, но все равно поеживался от холода. Крепкий ветер дул прямо ему в лицо, заставляя слезиться глаза, но молодой офицер упрямо не желал отрывать от глаз окуляра подзорной трубы: он находился при исполнении служебных обязанностей офицера-сигнальщика и не имел права пропустить ни одной передачи. Сейчас как раз наступил момент, когда следовало ожидать повышенной активности в обмене информацией между судами эскадры. Вот почему юный лейтенант не опускал подзорной трубы, терпя при этом существенные физические неудобства. С флагмана могли поступить приказы, касающиеся размещения больных или снабжения продовольствием и боеприпасами, а также свежая информация, привезенная с берега. Нередки были приглашения к обеду и обычная болтовня между старшими офицерами.
Не сводя глаз с флагмана, лейтенант обратил внимание на небольшую шлюпку, только что отвалившую от борта захваченного накануне французского брига. На захваченный приз был направлен со «Славы» помощник штурмана Харт. Сейчас, когда трофей находился в гавани и стоял на якоре, Харт возвращался обратно.
В этом событии, казалось, не могло быть ничего экстраординарного, способного заинтересовать офицера-сигнальщика. Тем не менее, он был очень заинтересован, но не столько появлением Харта на палубе, сколько его поведением. Он казался чрезвычайно возбужденным, наскоро доложился вахтенному офицеру и тут же поспешил с докладом в капитанскую каюту. Прошло несколько минут, и на палубе появился капитан «Славы» капитан Сойер. Харт следовал за ним по пятам. Они направились прямо к сигнальщику.
— М-р Хорнблоуэр!
— Сэр!
— Будьте любезны передать вот этот сигнал. Сигнал предназначался для флагмана. Послание гласило: ««Слава» — флагману. Приз — французский бриг «Эсперанса» — имеет на борту Барри Мак-Кула».
— М-р Джеймс! — рявкнул Хорнблоуэр, хотя мичман-сигнальщик находился от Хорнблоуэра на расстоянии локтя; но такова уж судьба мичманов военного флота — на них орут все кому не лень, а особенно стараются свежеиспеченные лейтенанты.
Хорнблоуэр вслух зачитал номера и проследил взглядом за поднимающимися на нок-рею флажками. Флажки затрепетали на ветру, ожидая ответа. Дело было, похоже, важное. Хорнблоуэр еще раз прочитал текст послания, — до этого он ознакомился с ним, но как ни старался, не смог понять, в чем же заключается его важность.