Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция

Млечин Леонид Михайлович

Туда были стянуты большие силы милиции. Но тронуть демонстрантов не решились. На следующий день второй секретарь ЦК компартии Латвии — эту должность занимал человек, присылаемый из Москвы, — выразил возмущение нерешительностью милиции. Но уже было поздно. 25 марта 1988 года латыши устроили первое шествие с цветами в память жертв послевоенных сталинских репрессий.

В апреле группа ученых отправила в главную партийную газету «Циня» открытое письмо с предложением создать в республике государственный комитет по охране среды. Письмо не напечатали, но его авторов пригласили к первому секретарю ЦК компартии Латвии Борису Карловичу Пуго.

«Он сидел

за столом, слегка ссутулившись, сцепив пальцы, и слушал, — рассказывал один из участников беседы журналист Дайнис Иванс. — Не уверен, что он все понимал, ибо разговор велся на непривычном для него латышском языке. Не знаю, понял ли он, обрусевший латыш из России, наследник династии красной номенклатуры, чего и почему хочет народ… Но Пуго согласился с нашим предложением».

Ранней осенью 1988 года я проехал по всей Прибалтике и был потрясен тем, что увидел: Литва, Латвия и Эстония бурлили и требовали независимости, а в Москве этого никто не замечал. Прежде недовольство существовало как бы только на бытовом уровне и проявлялось в заметной даже у флегматичных латышей недоброжелательности к приезжим. Это можно было принять за недовольство массовым притоком отдыхающих и туристов в летний сезон. На самом деле это была лишь внешняя сторона процесса, имеющего глубокие корни. У памятника Свободы в центре Риги с утра до вечера шли жаркие споры о будущем республики. Властителем дум стал Народный фронт, созданный интеллигенцией. Народный фронт сразу же стал добиваться республиканского суверенитета, права республики самой решать свои дела.

Латыши вспоминали свою историю. Против советской власти повернулись даже те люди, которые во время событий лета 1940 года верили, что только Советский Союз и его армия могут спасти Латвию от Гитлера. Когда 17 июня Красная Армия заняла республику, многие думали, что это кратковременная мера. Надеялись, что Латвия станет военным союзником СССР, но останется независимой. Однако через месяц парламент без дебатов проголосовал за присоединение к Советскому Союзу. Почти сразу начались массовые репрессии и депортации.

Изменились настроения даже правоверных латвийских коммунистов. Побывав в Советском Союзе, латыши поразились: люди в социалистическом государстве жили намного хуже, чем в Латвии. В чем же смысл социализма?

В довоенные годы русский эмигрант Андрей Седых выпустил книгу «Там, где была Россия», описав путешествие в Ригу:

«Рига теперь латышский город, это чувствуется на каждом шагу, но русского здесь осталось бесконечно много, и к чести латвийского правительства надо сказать, что этот русский дух не особенно стараются искоренить.

Русский язык в Латвии пользуется такими же правами гражданства, как и латышский и немецкий. С телефонной барышней вы говорите по-русски, полицейский объяснит вам дорогу на чистейшем русском языке, в министерствах вам обязаны отвечать и по-русски… Русская речь слышится на каждом шагу… А за каналом начинается Московский Форштадт. Тут вы чувствуете себя совсем в России…

Колониальная лавка набита товаром. У дверей выставлены бочки с малосольными огурцами, с копченым угрем, рижской селедкой. А за прилавком вы найдете лососину, которой гордится Рига, кильки, шпроты, водку, баранки, пряники…

Время к вечеру — не сходить ли попариться в баньку? Банька здесь же, в двух шагах, и не одна, а несколько. В баньке дадут гостю настоящую мочалку, кусок марсельского мыла и веничек, а по желанию поставят пиявки или банки. А после баньки можно зайти в трактир — в “Якорь” или “Волгу”, — закусить свежим огурчиком,

выпить чаю с малиновым вареньем… Так живут на Московском Форштадте русские люди — отлично живут, не жалуются».

Возвращение советских войск в 1944 году немалое число латышей восприняли как смену одного оккупационного режима другим. Репрессии возобновились. На сей раз удар наносился в основном по деревне. 25 марта 1949 года сорок три тысячи латышей (огромная цифра для маленькой республики) выслали, их имущество экспроприировали. Республика лишилась людей, которые хотели и умели работать. В ходе сталинской коллективизации фактически было подорвано сельское хозяйство Латвии.

После войны в Латвии стали создавать промышленность. Местной рабочей силы в сельскохозяйственной республике, достаточно обезлюдевшей, не было. Рабочие руки завозили. Так создавалась крупная индустрия: на привозном сырье и привозной рабочей силе. В результате доля нелатышского населения в республике резко увеличилась. Латышская и русская общины существовали как бы отдельно. Приезжие считали, что Латвия — такая же часть Советского Союза, как и любая другая область, поэтому нет смысла учить латышский язык и вникать в местные обычаи. Латыши злились, видя, как много в республике приезжих. В 1988 году о национальной проблеме заговорили открыто.

— Латыши находятся на грани вымирания, — утверждали радикально настроенные рижские ученые. — Уменьшается рождаемость. Огромное количество мигрантов не дает латышскому народу воспроизводить себя биологически и духовно. Даже жилье и места в детских учреждениях достаются в первую очередь приезжим. Разве можем мы жить с мыслью о том, что мы последнее поколение исчезающего народа?

Заговорили о том, что исчезает латышский язык, а с ним и национальная культура:

— Границы употребления латышского языка настолько сузились, что в нем исчезла необходимость. Если школьники не учат свой язык, он принадлежит народу, путь которого лежит в никуда.

Латвия раскололась по национальному признаку на «коренных» и «некоренных» жителей. Латыши хотели остаться одни на своей земле. Нелатыши, которых когда-то убедили переселиться в Латвию, ощутили себя лишними. За то, что когда-то совершил Сталин, отвечать пришлось совершенно неповинным людям, волею судеб оказавшимся на территории Латвии.

Самая резкая оценка ситуации звучала на расширенном пленуме творческих союзов. Организовал пленум секретарь Союза писателей Латвии поэт Янис Петерс, позднее посол Латвии в России. Писатели, художники и кинематографисты требовали отменить цензуру, исключить из Уголовного кодекса статьи, карающие за «антисоветские высказывания», и дать людям право свободно ездить за границу.

Борис Пуго пришел на пленум творческих союзов Латвии, сидел в президиуме. «Заметно было, — вспоминал один из участников пленума, — как по-человечески неуютно он чувствует себя, слушая русский перевод выступлений. Казалось, он слышит в наушнике не переводчика, а голоса чужой галактики».

На этой встрече вступление советских войск в Латвию в июне 1940 года впервые было названо оккупацией, а секретные протоколы, подписанные Молотовым и Риббентропом в 1939 году, преступными, означавшими раздел Польши и Прибалтики между двумя державами. Это сказал известный в республике журналист и преподаватель истории КПСС Маврик Вульфсонс. По словам участников пленума, речь Вульфсонса была «подобна взрыву в сознании и вызвала мощный всплеск смелости». Латыши говорили: если он, такой умный и осторожный, позволяет себе такое, то почему нельзя и нам?