Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик
Шрифт:
Обычно я отправлялся в Альберт-Холл не один, а с кем-нибудь из знакомых. Как и полагалось, на красивом, оттиснутом на белом картоне билете тонким каллиграфическим почерком была написана фамилия гостя. После концерта я подчёркнуто торжественно преподносил билет на память, заранее предвкушая растерянность и восторг, с которыми мой гость увидит свою фамилию рядом с именем Её Величества. Нехитрая комбинация с билетом в королевскую ложу била наповал, создавая у знакомых, мягко говоря, несколько преувеличенное представление о возможностях и связях Гордона Лонсдейла.
На этот раз мой выбор пал на мисс Джилиан Хорн — довольно миловидную особу, работавшую секретарем суда первой инстанции (её, как мы помним, мне
Но Джилиан на месте не оказалось.
Пора было обедать.
Втиснувшись в свою крохотную кухню, я высыпал содержимое одного из пакетиков в кипяток, добавил туда пару свежих помидоров, несколько стручков фасоли и, помешав ложкой, даже не пробуя — фирма справедливо гарантировала прекрасный вкус, — снял кастрюльку с огня.
На второе я приготовил отбивную, гарнир — горошек и морковь — взял из консервов. Третьего не было, к сладкому я равнодушен.
Потом накрыл на стол и включил приёмник — недурно помогавший мне в работе английский «Буш» (так называемая колониальная модель с одним средневолновым и девятью «растянутыми» коротковолновыми диапазонами, рассчитанными на приём с дальнего расстояния). Поймав первый попавшийся джаз, сел обедать.
Опуская ложку в суп, я вдруг вспомнил официально-замкнутые лица своих новых однокашников и поймал себя на том, что всё время где-то там внутри, не отдавая себе в том отчета, думаю о них, интуитивно сортируя на тех, кто «мог бы быть оттуда», и на тех, кто «явно не тот»
И так как на данном этапе это было делом довольно бессмысленным, я вскоре стал думать о чём-то другом, отметив всё же про себя двух-трёх однокурсников, которые явно были «оттуда»: пухленького лет сорока шатена с серыми глазами; высокого брюнета с большим тонким, похожим на ручку от бритвы, носом — ему тоже было за сорок, и держался он с подчёркнуто армейской выправкой; такого же примерно возраста хмурого, красивого мужчину, в котором сразу уловил привычку к профессиональной сдержанности, — так достоинство разведчика в известных условиях, как видим, превращается в его недостаток. Что поделаешь, диалектика жизни.
Покончив с обедом, я вскипятил себе чашку чёрного кофе и, удобно устроившись в кресле, придвинутом к окну, полистал свежие газеты, отметив интересные для моей работы события и имена. Затем раскрыл толстый массивный том китайско-английского словаря и погрузился в хитрую, непостижимо запутанную для европейца вязь иероглифов.
Так я работал, не зажигая света, пока совсем не стемнело. Тогда перешёл в ванную, которая служила мне и фотолабораторией, и несколько минут находился там.
В шесть вечера, надев темный плащ, я направился в кинотеатр «Одеон». В кармане макинтоша лежал блок американских сигарет «Честерфилд». Спустившись на лифте вниз, я перешёл в главный вестибюль, где перед стойкой администратора, как обычно в этот час, восседала госпожа Сёрл — худая, старомодно причёсанная дама, с лица которой никогда не сходило выражение вежливой озабоченности.
Заметив меня, госпожа Сёрл обворожительно (насколько это было в её силах) улыбнулась, использовав значительной опыт одинокой пятидесятилетней дамы при гостинице.
Я изобразил ответную улыбку и положил перед ней блок «Честерфилда».
— О, вы меня незаслуженно балуете, — несколько жеманно проговорила госпожа Сёрл, тем не менее открывая свою конторку, чтобы спрятать ценный подарок. — Как идут дела, господин Лонсдейл? Надеюсь, всё в порядке?
— Конечно, мисс Сёрл, конечно. Среди жителей вашего дома сегодня появился студент Лондонского университета.
— Что ж, я рада за вас.
Я весьма дорожил добрыми отношениями с госпожой Сёрл и всячески укреплял их. Если б не эта дама, наверное, ещё бы до сих пор искал в Лондоне квартиру. Ведь разведчики, как и все прочие смертные, находят себе крышу сами, полагаясь в основном на собственные крепкие ноги и собственную интуицию.
Словом, у меня были все основания дорожить расположением всемогущего администратора.
— Я вижу, вы сегодня задерживаетесь, госпожа Сёрл?
— Да, ужасно много работы…
Ещё несколько таких же штампованных фраз, и мы попрощались.
По дороге в «Одеон» я «проверился», а проще говоря, убедился, что за мной никто не следит, — сделал я это тонким и точным приёмом, не заметным со стороны.
Сзади никого не было.
Улица, в который уж раз за этот день, снова сочилась дождём. Но теперь, соединившись с электрическим светом витрин, фонарей, реклам, дождь придал ей почти праздничный вид. Нарядно блестели мокрые зонтики и плащи редких прохожих. Бросая на отполированные дождём мостовые пучки яркого жёлтого света, отчего те радостно вспыхивали, проносились, разбрызгивая лужи, автомашины.
Я шагнул в переулок и открыл дверцу будки телефона-автомата. Как и во всех будках Лондона, на специальной полочке там стояли четыре тома телефонного справочника. Вытерев платком мокрое от дождя лицо, я снял с полки третий том, быстро перелистал, задержавшись на 117-й странице. Самая нижняя фамилия на этой странице была слегка подчеркнута ногтем, что означало: Патрик или другой неизвестный мне коллега благополучно изъял из тайника донесение Центру.
117-я страница была избрана не случайно. Мне приходилось запоминать великое множество всяких адресов, кличек, паролей, сигналов и много другого. Даже при хорошей памяти это трудно, поэтому, вырабатывая условия связи, опытный разведчик всегда прибегает к мнемоническим приемам, облегчая себе запоминание. В данном случае я избрал сочетание дня и месяца моего рождения.
Набрав номер, я наконец услышал тихий голос Джилиан. Я спросил, не пойдёт ли она на концерт знаменитого русского скрипача со странной фамилией Острич?
Джин тихо засмеялась:
— Конечно, если Острич — это знаменитый Ойстрах.
Я и не сомневался, что предложение будет принято. Мы договорились о встрече…
Интервью с героем книги
— Судя по неторопливому рассказу, Конон Трофимович, в вашей основной работе наступило относительное затишье?
— Вживание в «образ» тоже требовало немалых усилий. Но того, что вы назвали «затишьем», не было — приходилось считать не дни, а часы и даже минуты.
— Пригодился ли вам ваш московский студенческий опыт?
— Только относительно… Дело в том, что учебное заведение в Лондоне, где я проходил «курс наук», было весьма своеобразным. И учились в нём люди, которых только при большом воображении можно назвать студентами. Об этом стоит рассказать подробнее.
— Согласны — посвятим вашим «однокашникам» следующую главу. А пока вот о чём… Вы не опасались, что однажды вам встретится человек, который догадается, что вы — не Гордон Лонсдейл?
— В жизни, конечно, случаются разные встречи, в том числе и такие, которые предусмотреть невозможно. Меня как-то познакомили с одним старым изобретателем ирландцем, который провёл значительную часть своей жизни в Бирме. Я встречался с ним довольно часто и даже пытался продать одно из его изобретений. Однажды он спросил меня, где мои родители, на что я ответил, что не имею понятия. Тогда он спросил меня, как зовут моего отца и чем он занимается. Услышав, что его имя — Джек и что он по специальности был автомехаником, старик явно заволновался. «Гордон, — воскликнул он, — я уверен, что знал твоего отца в Бирме». После этого он говорил всем без исключения, что знал моего отца. Со временем он даже убедил себя, что знал меня ребенком…