Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик
Шрифт:
Наконец мы выбрались на шоссе, ведущее в Гамбург. Водитель удивился, что на этой, обычно оживлённой трассе нет ни одной машины. Я невольно улыбнулся его наивности: было совершенно ясно, что на время операции по обмену движение приостановлено с обеих сторон. Вдали показался западноберлинский пограничный контрольный пункт. Рядом стояли несколько фоторепортёров. Это были «запасные», выставленные здесь на всякий случай. «Асы» пера и объектива дежурили в американском секторе — там, где полковника Абеля обменяли на Пауэрса. Вовремя заметив фотоаппараты, я успел отвернуться. Вот почему
Миновали западноберлинский контрольный пропускной пункт, не останавливаясь, въехали в нейтральную зону. Было 5 часов 25 минут утра. Значит, обмен назначен на 5.30. «Мерседес» прибыл на пять минут раньше срока. Приходилось ждать. Дымка рассеивалась. После долгих лет я впервые слышал пение птиц.
Ровно за 30 секунд до назначенного времени на стороне Германской Демократической Республики поднялся шлагбаум. Оттуда выехала автомашина. Она резко развернулась и остановилась на левой половине шоссе мотором к шлагбауму.
Как я узнал позднее, с англичанами договорились считать середину шоссе условной границей. Там даже была проведена белая линия длиной в несколько метров. Из машины вышел человек. Я сразу узнал его — это был старый друг и коллега.
Он приблизился к «мерседесу» и улыбнулся.
Я тоже улыбнулся в ответ.
Мы не сказали друг другу ни слова.
Подозрительный тип с фотоаппаратом, несколько раз фотографировавший меня в пути, направился к автомашине с Винном. Он осмотрел Винна, всё ещё сидевшего внутри, и вернулся на английскую часть дороги. Субъект в белом макинтоше убедился: в машине действительно сидел Винн. Я понял, что ошибся и принял за фоторепортёра сотрудника английской разведки, ответственного за всю эту операцию.
Из «той» машины вышли четыре человека. Среди них был и Винн. Он выглядел испуганным и жалким, совершенно не похожим на его подретушированные фотографии, которые печатали газеты. Двое мужчин, стоявших по бокам, слегка поддерживали его. Казалось, отпусти они руки — и он рухнет прямо на шоссе. Увидев всё это, я забеспокоился.
— Надеюсь, — сказал я своему старшему телохранителю, — что этот парень не протянет ноги до того, как нас обменяют…
Телохранители прыснули со смеха. Но они тут же замолкли, когда их окинул испепеляющим взглядом начальник.
Участники обмена построились лицом друг к другу вдоль осевой линии шоссе. Советский консул произнёс слово «обмен» на русском и английском языках, и я даже не понял, как оказался в машине.
В «своей» машине.
Среди своих.
Наконец среди своих.
Машина тронулась с места.
Миновали домик пограничного контрольного пункта, остановились. Друзья продолжали обнимать меня. Затем из багажника вынули чемоданы Винна и отнесли за шлагбаум (когда тот узнал, что его везут менять и возвращают деньги, то сказал: «Зачем они мне? Ведь я поеду без таможенного досмотра. Купите на всю сумму чёрной икры. Она у вас раз в десять дешевле, чем в Англии». Просьба была выполнена).
Пока передавались вещи, я спросил у товарищей, почему Винн выглядит так странно: жалкий, убогий вид?
— Как только он узнал о предстоящем обмене, — ответили мне, — перестал бриться.
Да, Винну имело смысл выглядеть как можно более «пострадавшим». Это была не только игра «на публику». Ему крайне необходимо было вызвать к себе жалость: лежачего не бьют. А руководители английской разведки могли предъявить ему кое-какие претензии. На следствии и суде в Москве он публично, в присутствии множества иностранных корреспондентов, подробно, в деталях, рассказывал всё, что знал. Винн проклинал британскую разведку за то, что она его погубила, и обещал никогда, никогда больше с нею не знаться.
Оказавшись на своей стороне, Винн долго позировал перед фоторепортёрами. На вопросы корреспондентов он томно отвечал:
— Я чувствую себя так, как выгляжу.
Выглядел он действительно скверно. Тем не менее я подумал, что испытываю к нему даже нечто вроде признательности. Не попадись Винн, моё пребывание в гостях у Её Величества могло бы затянуться…
Вот теперь-то я был счастлив по-настоящему, меня окружали товарищи. Один сказал:
— Ты не можешь себе представить, как мы рады видеть тебя.
При этом он слегка отвернулся в сторону — разведчики ведь не очень сентиментальны.
— Это ты уж брось, — ответил я. — Я наверняка рад больше!
…Потом был город, где я родился и рос. Родной дом, где меня так терпеливо и трудно ждали. Удивлённый крик детей: «Папа!» Счастливые и встревоженные глаза человека, который мне очень дорог.
Теперь всё было позади.
О чём я подумал в ту минуту?
(Это был последний вопрос, который авторы книги задали полковнику Молодому).
— Я подумал: испытания позади… Впереди — работа, работа, работа…
27 апреля 1964 года Комитет государственной безопасности СССР поздравил Конона Трофимовича Молодого с присвоением ему воинского звания «полковник» и награждением знаком «Почётный сотрудник органов государственной безопасности».
5 мая 1964 года Указом Президиума Верховного Совета СССР К.Т. Молодый был награждён орденом Красного Знамени: «За мужество и стойкость, проявленные при выполнении особых заданий».
Комментарий полковника Конона Молодого после прочтения рукописи:
— Читать о себе всегда несколько странно. Не хочется впадать в банальность — вот, мол, перелистал страницы памяти. Однако же, действительно, путешествие в прошлое состоялось.
Различные журналисты и авторы писали обо мне много, даже слишком много. Но это всё было без меня и минуя меня. Для меня не было, кстати, ничего неожиданного в том, что порою факты искажались в угоду занимательности.
Поэтому в нашем с вами случае я охотно рассказывал о себе, о своей профессии и работе то, что можно было рассказать.
Кое о чём я умолчал — это ведь понятно, зачем давать соперничающим друг с другом разведывательным службам сведения, которые могут пригодиться им, оказаться ценными для них.
Хочу подчеркнуть, что в силу многих обстоятельств я никогда не вёл дневники. И весь мой рассказ основывается на памяти. Поэтому ошибки могут быть — хочу сказать об этом честно. Но они не меняют общей канвы событий.